7 червня 2013 р.

Комментарии к статье В.Л. КАГАНСКОГО "Ландшафт и культура" (продолжение) (Общественные науки и современность, 1997, № 2. - С. 160 - 169)

Продолжим анализ текста.

Советский параландшафт
Интересное слово «параландшафт». Кроме названия в тексте больше не встречается. Нет и попыток объяснить, что оно значит. Можно предположить, что это слово должно возвысить автора. Но зато, наконец, есть попытка определить ландшафт: это «сплошная разнообразная полимасштабная полиритмичная живая ткань, пронизанная смыслом. Таковы ядро понятия и миф ландшафта» (с. 160). При таком определении всегда следует указывать: С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ АВТОРА. Ведь можно подумать, что это определение является нормативным. На самом деле, нет никакой ткани. Метафора ткани куда больше соответствует дневной поверхности, а вот рисунок ткани – ландшафту. Возможно, начало понимания явления ландшафта связано с началом рисования. Что касается традиционно-органического общества – я не знаю, что это такое (получается, что должно быть и нетрадиционно-неорганическое общество).

Думаю, не только западное общество заменило ландшафт пространством. Наиболее ярко это просматривается в «ландшафтоведении», берущем начало от Л.С. Берга, превратившего ландшафт в комплекс. Что касается превращения людей в массы, то это произошло гораздо раньше – с появлением государства. Резкий переход от «буржуазного пространства» к советскому ландшафту вызывает вопрос: почему, если буржуазное, то пространство, а если советское, то – ландшафт? И какое из этих обществ органическое, а какое – нет? Трудно понять, что такое «массовизация ландшафта» (с. 160). Кроме того, в 1997 году «советского пространства» уже не существовало, поэтому непонятно, почему оно НАШЕ, и почему оно - «воплощенная в материале вещей, знаков, людей и пространства схема» (с. 160). «Универсальность и тотальность властно-силовых отношений» (с. 160) – характерная особенность любого государства. Трудно уловить смысл выражения «общество-государство»: общество и государство несовместимы, поскольку государство есть искусственно поддерживаемый паразитический институт ВЛАСТИ. Выражение «Структура советского пространства, его внешняя организация, едина и единственна» (с. 160) отдаёт наукообразием. Разговоры о подавленности самоорганизации ландшафта из-за превращения пространства в хаотическую интерференцию ячеек, «ничего не знающих» друг о друге – ерунда, поскольку тогда непонятно, что делает в предложении термин «интерференция». Похоже, автору известно много научных терминов, и у него - непреодолимое желание это продемонстрировать. А что такое «внешняя организация»?
Выражение: «Все пространство - места, позиции, связи, расстояния - статусно дифференцировано» (С. 160) входит в противоречие с хаотической интерференцией ячеек (на две строчки выше). И, конечно же, необходимо участие авторы, чтобы разобраться, что такое пространственная невменяемость.
Мудрёно-аллегорический стиль автора достигает максимума в следующих абзацах. Это, я так понимаю, он всё ещё наращивает образ ландшафта. Советское пространство – это материал и место решения … Ячейки задач овеществлены «изолированы статусно и физически, автаркичны, монофункциональны, мономасштабны, координация их невозможна» (с. 161) и т. п., в том числе пребывание пространства в семантике лозунга «и само есть овеществленный лозунг» (с. 161)! И это при том, что пространство невещественно! Но у Каганского оно ещё и действенно, является действием (а люди думают, как сделать вечный двигатель – он уже есть, это – пространство-ландшафт Каганского)!
«В пространстве никто нигде не живёт» (с. 161) - заявляет автор. И это абсолютно верно – все живут в среде. Я прожил немало лет в СССР, но не замечал, чтобы «Реальные жизненные циклы людей разорваны, их фрагменты разбросаны по многим разным несвязанным местам» (с. 161). Не понимаю, что такое «"места-ни-для-кого", "места-ни-для-чего"» - это просто означает отсутствие мест. То, что было утрачено понимание ландшафта, верно – как можно было понять ту ересь, которая шла от Л.С. Берга! Разрыв семантики территории может означать только одно – отсутствие единой территории. О шагреневой коже ничего не могу сказать – не видел. Как сохранные фрагменты перестают быть ландшафтными, непонятно. Важное понятие «анти-ландшафт» следовало бы определить, но это не сделано: всё грузнет в трясине неразберихи. Что касается особой среды, не похоже, чтобы в современных России, Украине, Беларуси и других республиках бывшего СССР ситуация выглядела лучше: везде – моральная катастрофа, диктат власть предержащих (в ещё большей степени, нежели это было), уничтожение науки и системы образования ...  Я уже не говорю о природной среде: в городах и пригородных зонах ликвидируют парки, а лесопарковые зоны разбиты изгородями на участки с коттеджами. Харьков – прекрасный пример! А в Москве этого нет? То, что автор пишет относительно «советского ландшафта», характерно для всех ситуаций, где проявляется режим природопользования - независимо от уклада.
Очень сложно написан последний абзац на стр. 161, многое верно, но характерно для всего. Хорошо написано: «Каждое место (регион) является особым
контекстом со своими правилами интерпретации; покидая свое место, человек семантически слепнет. Перемещение (смена позиции) эквивалентно переводу, смене реальности, языка восприятия» (с. 161), но это имеет место всегда. Это известное явление, связанное с ограниченной скоростью и возможностями адаптации к новому. Это касается не только изменения пространственного положения, но и реакции на инновации, особенно чётко это обнаруживается с возрастом.
Автор пишет: «Вдумаемся в радикальность факта: в советском пространстве
вещи, места, регионы - лишь знаки, вещное и знаковое инвертировано» (с. 162). Думаю, это слишком. В Союзе стиральные машины стирали, утюги гладили, деревья росли, вузы готовили специалистов… Другое дело, что качество вещей уступало Западу, но это совсем не значит, что имела место знаково-вещная инверсия.
Автор пишет: «Реально наблюдаемое "пространство" мыслимо как особый план выражения, материал которого не случаен» (с. 162). Но что может означать «реально наблюдаемое "пространство"»? Пространство не наблюдается, его нет, наблюдается среда в виде вещей и их отношений! Что значит неслучайный материал плана выражения? Ведь если бы «материал» плана выражения был случайным, то не было бы и плана! Что значит «слабый отблеск своего подлинного значения, "высокого" смысла»? Не пустые ли это слова? Дэвид Бом писал о скрытом значении, это понятно, но «высокий» смысл, предполагающий и «низкий» смысл – непонятно. И, потом, как это выражено фактически? Ведь всё, что пишет автор, касается индивидуального восприятия, оно - умозрительно.
Вот ещё высказывание: «Реакции на это пространство - абсурд, бред, нонсенс, ужас, шок... т. е. реакции острого эстетического переживания, точнее: реакции на собственное выживание как на предмет внешнего настойчивого эстетического эксперимента...» (с. 162). Но это значит, что все люди постоянно пребывали в состоянии шока, имела место всеобщая шизофрения! Но такого и близко не было! И ниже – что может означать слово «коллажированность»? Автор так легко использует слова! О какой эстетике абсурда можно говорить? Интересные мысли у автора экспонируются в виде переусложнённого текста, из которого их необходимо выкапывать. Автор пишет: «Пространство стало ареной событий, смысл которых истекает из надпространственно-вневременного центра» (с. 162). Но смысл событий всегда истекает из такого центра, поскольку ни пространства, ни времени не существует – это всего только координаты рационального сознания, наведенные цивилизацией.
И далее автор пишет: «Оно много меньше и неизмеримо больше, чем ландшафт» (с. 162). И это при том, что в статье нет определения ландшафта?! На самом деле, ландшафт есть выражение организации среды, а не пространства.

Основные подходы к ландшафту
Натурализм. Возникает вопрос, неужели ландшафт дан через «его живые компоненты – организмы и сообщества» (с. 163)? Но это – не компоненты ландшафта! Тут же читаем: «Компоненты, в широко понятый ряд которых могут входить неживые фрагменты и оестествлённые артефакты, замещают целое ландшафта» (с. 163). Как всё наукообразно закручено! Неужели это может иметь отношение к герменевтике? Ландшафт не имеет компонентов, это – целостная картина! Что может означать фраза «… ресурс пребывания в ландшафте…»? Тут же обнаруживаем, что ландшафты – это, оказывается, места!? Ничего себе! И зачем приплетать к этому Гёте? Автор заявляет, что натурализм (который, на самом деле, есть нечто, противоположное научному подходу – О.К.) растворяется в гилозоизме. Но гилозоизм – это тоже подход, особое видение среды.
Фокальный тип ландшафта – по тексту непонятно, это уже не натурализм? Автор заявляет: «Антропогенные компоненты оцениваются негативно и редуцируются из картины ландшафтовосприятия» (с. 163). Но, во-первых, ландшафт активно формируется на уровне подсознания, а не воспринимается (воспринимается структура дневной поверхности), во-вторых, неужели всегда антропогенные компоненты оцениваются негативно? Это не соответствует действительности! Удивительно, но вдруг, после указания на конкретные компоненты ландшафта, В.Л. Каганский заявляет, что он «лишен самостоятельной реальности и особых картин описания, рефлектируется морфологией…» (с. 163). Это как понять?! Причём, как оказывается, эксперт - «особый подвижный и рефлектирующий компонент ландшафта» (с. 164). Но как можно быть экспертом того, частью чего ты есть?
Абсолютно непонятно, как происходит перенос знаний и смыслов между ландшафтами? Каков механизм переноса? Можно ли привести примеры? Какая-то мистика!

Геоморфизм, ландшафтный подход к ландшафту        
О рефлексии: извините, можно говорить только о рефлексии над самим собой, над собственными мыслями, образами. Мы не включены в ландшафт, мы включены в среду, а ландшафт есть выражение этой нашей включённости. И не ландшафт характеризуется разнообразием, а та среда, которая служит его основанием. Нельзя говорить о различении ландшафта и его смысла – ландшафт и есть смысл! И если и говорить о «картографической герменевтике ландшафта», то в том плане, что множество ландшафтов, соответствующих выделяемыми нами местностям, есть смысловая карта дневной поверхности – карта, основу которой составляет топология смыслов. И опять: выше автор заявлял, что ландшафт лишён самостоятельной реальности, и вдруг пишет, что основу пребывания и познания ландшафта составляет экспертная деятельность! Куда дальше?!
То, что ландшафт несводим к визуальности, как и архитектура – верно. Ландшафт и архитектура – очень близкие понятия. Архитектура – это организация жизненной среды, ландшафт -  это организация той части среды, которую индивид или группа индивидов рассматривает как жизненную среду. Поэтому-то ландшафт и есть культура.
Наука о ландшафте. В этом подразделе отмечу только обсуждение автором связи ландшафта с географией (что такое «военная география» я не знаю!). Вопрос о подмене географии ландшафтоведением актуален давно. На самом деле, это достаточно разные дисциплины.
Проектизм. Мне такой подход неизвестен. Я что-то слышал о ландшафтном дизайне и ландшафтной архитектуре. И я не думаю, что «ландшафт является полем для проектной реификации (овеществления) любых ценностей - от технократических до экологических (зеленых) в отдельных вещах/местах» (с. 166). Проектная деятельность имеет отношение к вещественной среде. Автор снова возвращается к образу советского пространства, но ведь вся цивилизация основана на представлении пространства как пространства для задач! Именно наличие задач и потребовали выделения из организации среды концепта пространства, дающего возможность фрагментировать среду.
Эстетизм. Трудно согласиться, что эстетизм связан исключительно с визуально ценными фрагментами. Если при визуальном восприятии среды вы слышите сзади вас работающий движок, никакого наслаждения вы не получите.
Эскапизм. Думаю, это уже излишне.

Смысл и связь подходов       
Я вижу просто повторение и дополнение к уже перечисленным подходам. На самом деле, воспринимая среду, мы не задумываемся над тем, какой подход из перечисленных мы реализуем. Мне непонятно, почему «Эстетизм … наиболее равнодушен по отношению к ландшафту, ибо отрицает его самоценность» (с. 168). Мне не понятно, как разные подходы могут, как просто перекрываться, так и взаимодействовать. Очень интересно выглядит фрагмент: «Яркий образчик - Суздаль, превращаемый в свалку разукрашенных макетов-трупов прежних живых зданий, заполненную глазеющей толпой чужаков. "Суздализация" ландшафта - не витализация, но кощунственный игровой некротизм» (с. 169). Нечто подобное я писал о животных в зоопарках. Но может ли быть иначе? Ведь для того, чтобы жизнь этого города, как и многих подобных ему, соответствовала его архитектуре, туда должен вернуться тот стиль жизни, который этот город произвёл, а это невозможно. Изменения происходят даже в, казалось бы, наименее затронутых местах – в Тибете, Ладакхе и многих других местах, даже пингвины в Антарктиде уже не те. Полемика о том, что пока ещё не породил ландшафт, мне кажется надуманной – а, что, он должен был что-то породить?

Удалось дочитать до конца. Очень сложно, мудрёно, часто противоречиво! Есть интересные высказывания, которые тонут в тексте, чрезмерно насыщенном редко встречающимися словами. В статье так и не удалось выявить более-менее чёткого определения ландшафта. Автор постоянно «наращивает» образ ландшафта, который, к концу статьи, превращается в ничто. Многие фрагменты выглядят как философствование, а полное отсутствие конкретики, фактов, не позволяет воспринимать его как научный. Таково моё видение.

Олекса Ковалёв

Немає коментарів:

Дописати коментар