27 квітня 2013 р.

Дневная поверхность как карта: онтология картосемиотики (карта – не местность, но местность - карта)


Преамбула к статье.
    В последнее время Александр Володченко из Дрездена (Технологический институт) и Евгений Ерёмченко (группа «Ноогеография», Протвино) ведут активную работу по организации конференций и семинаров, связанных с картосемиотикой. Это направление представляется очень важным. Оно возникло на стыке семиотики, картографии и географии. Думаю, что географам следует поддержать инициативу А. Володченко и Е. Ерёмченко, поскольку дальнейшее развитие и географии, и картографии, как и связи между ними, требует разрешения целого спектра сложных вопросов, лежащих в сфере семиотики, прежде всего – семантики. 

                                                 MAP
1. a. A representation, usually on a plane surface, of a region of the earth or heavens.
    b. Something that suggests such a representation, as in clarity of representation.
2. Mathematics: The correspondence of elements in one set to elements in the same set or another set.
3. Slang: The human face.
      The Free Dictionary
A map is not the territory it represents, but if correct, it has a similar structure to the territory, which accounts for its usefulness.
Alfred Korzybski, Science and Sanity


Введение. Отличие самоеда, индейца, бушмена или австралийского аборигена от представителей редуцированной городской культуры - урбаноидов - состоит в том, что люди природы читают дневную поверхность, выявляя в её непрерывности значимые следы, и, связывая с обстановкой, интерпретируют их, получая важные данные для формирования её ментальной карты. Основу такой когнитивной деятельности составляет включённость с детских лет в бытийный процесс, протекающий не в среде, а вместе с ней, что позволяет связать разные феномены между собой. Что делает географ-физиограф, работая в поле? Он выделяет в непрерывной дневной поверхности формы разного генезиса. Для всех этих людей рисунок поверхности содержит в себе семантическое начало, что предполагает его прочтение, а чтение есть связывание внутреннего и внешнего миров: читая, мы входим во внешний мир и впускаем его в себя, устанавливая соответствие между ними посредством знаков. Но такое соответствие – это, прежде всего, соответствие между языками (в широком смысле слова), ведь познание – это перевод с невербального языка Природы на язык образов и слов человека. Причём каждый человек и группы людей разных специальностей концептуализируют и означивают среду по-разному, являясь носителями разных семантик. Познание как склеивание внутреннего и внешнего миров есть коммуникация. Мы постоянно пребываем в режиме коммуникации со средой, вырабатывая систему концептов и знаков, а также отношений между ними. Важнейшее место в этой сложной когнитивной деятельности принадлежит картам – обычным и ментальным.
Знак. Что такое знак? «Знаки - это просто объекты, … связанные между собой в сложных функциональных процессах…» [Моррис, 1982]. Знак - это то, что компактно представляет нечто, что имеет для нас смысл, значимость, заменяя его обстоятельное описание, это дискретный носитель устойчивого значения: он должен повторяться, и предназначен только для использования в сфере коммуникации. Использование знаков существенно ускоряет когнитивный процесс. В отличие от текстов, в двухмерных изображениях, отмечает Л. Чертов, выстраиваются значимые отношения, образующие план выражения. И далее: «В плане семантики, изображения отличаются … несигнификативным способом репрезентации. Вместо внешних связей с системой кода в изображении фиксируются внутренние связи между элементами его пространственной структуры. Благодаря этой структуре изображение не обозначает, а моделирует свой объект, т. е. содержит в своём изображающем пространстве иконическую модель изображаемого пространства …» [Чертов, 2004]. Он же указывает на то, что изображения не описывают объекты, а показывают их, т. е. к визуальному восприятию обращен не только план их выражения, но и план содержания. Но что они показывают? В случае дневной поверхности речь идёт о сочетаниях объектов, которые являются следами-изображениями динамических режимов: морфология есть застывшая динамика среды. Отличие таких образований в том, что здесь уже нет произвольности, характерной для искусственных знаков, но это ничего не меняет: знак есть знак, он предполагает наличие кода.  
След как знак и семиотический феномен. Мы познаём Мир благодаря следам. Независимо от их генезиса и размера, способность их вычленять связана с жизненным опытом. След – это форма, являющаяся носителем определённого смысла, значения для нас, это – знак, несущий семиотическую функцию, знак значимого для нас следо-формирующего действия, свёрнутого в оригинальную форму, сигнал и код. Чтобы за следом увидеть процесс/действие, необходимо его распаковать, развернуть, расшифровать, раскодировать, увязав с окружающей обстановкой, контекстом. Это сложный когнитивный процесс, который опирается на культурные традиции и индивидуальный опыт. Следы могут восприниматься в разных аспектах. След для охотника – свидетельство присутствия его цели, если это след хищника – опасности, он может иметь смысл присутствия конкурента и т. д. След для учёного – это знак присутствия объекта его изучения. Кристалл – это след кристаллизации, конкреция – след стяжения, биологическое тело – след сложного процесса биотической организации материи, включающий филогенез и онтогенез. Физиономисты по особенностям лица и тела выявляют эмоциональное состояние человека, это имеет место и у животных. Форма тела – тоже след, отражающий генетическую программу его построения и то, что происходит с ним сейчас. Чем сложнее организация тела, тем неопределённее её связь с внутренним режимом. Исключительно важную роль форма имеет в сакральной картине Мира. Мы живём среди следов, за которыми скрываются многочисленные процессы/режимы: все они проистекают из единого организационного вакуума (назовём его так) – источника разных форм организации. Форма всегда проще производящего её режима, как лицевая сторона ткани проще её изнанки и процесса ткания. Вновь возникающие следы встраиваются в уже существующие, что делает рисунок поверхности синхронно-диахроническим: динамический режим оказывается свёрнутым в компактную форму, он упакован в морфологии, в которой уже нет места пространству и времени как отдельным сущностям: они сливаются с организацией в единый ХороХроноОрг.
Выявление следа – это событие. Такие следы могут быть простыми (следы человека, животных, следы лавин, метеоритные кратеры и т. п.) и сложными (речные долины, биогеоценозы, населённые пункты и т. п.). Все они являются морфологическими аттракторами. Происхождение простого следа мы можем наблюдать: достаточно оставить след на снегу. Сложные следы возникают под действием сложных режимов, наблюдать которые трудно, если вообще возможно. Следы могут быть самого разного масштаба, но не это важно: важно то, как они вписаны в контекст. Будучи выделенными, они оказывают влияние на поведение перципиента, на принятие им решений, т. е. следы, будучи воспринятыми, усвоенными и проинтерпретированными, становятся знаками, являющимися основой информации. Но нас интересуют не отдельные следы, а их композиции. Мир представлен перципиенту композициями следов-знаков-форм, за которыми скрывается его динамическая организация, которая так себя олицетворяет, но без перципиента это олицетворение не имеет смысла. Это позволяет нам определить путь в сложной обстановке, что, однако, требует обращения к онтологии. Сложным вопросом является то, как нечто собирается в знак и становится им: важнейшими критериями служат повторяемость паттернов и их значимость.
Дневная поверхность как столпотворение следов, семиотический клад и естественная карта. Начну с конца. Что такое карта? Из множества дефиниций приведу следующее: "graphic representation that facilitate a spatial understanding of things, concepts, conditions, processes or events in the human world" [Harley, Woodward, 1987: p. xvi]. Карта – это не фотография и не калька, пишут Ж. Делёз и Ф. Гваттари, её надо читать. Они замечают: «The map is open and connectable in all of its dimensions; it is detachable, reversible, susceptible to constant modification. It can be torn, reversed, adapted to any kind of mounting, reworked by an individual, group, or social formation. It can be drawn on a wall, conceived of as a work of art, constructed as a political action or as a meditation» [Deleuze, Guattari, 2005: p. 12]. Но это характерно и для дневной поверхности! И ещё: «That map that is not only a map of geography is something like a BwO[1] intensity map, where the roadblocks designate thresholds and the gas, waves or flows» [Deleuze, Guattari, 2005: p. 164]. Оно основывается на том свойстве карт, что они часто используются в качестве метафоры для языка, объектной структуры, памяти, теории, культуры и знания. Те, кто пропитан, так сказать, «западным взглядом на мир», мыслят объекты с фиксированными характеристиками, определёнными границами и расположением относительно системы пространственных координат. Поэтому Западная онтология и делает акцент на центральном положении карты в Западной культуре [Maps are territories, 2008: ITEM 1.2]. На этом же сайте ставятся важные для поднятой проблематики вопросы: What are maps and what is their function? What is the relationship between the map and the territory? What is the difference between a map and a picture and when is a map not a map but a picture? What is the relationship of the map to the landscape it represents? How do you 'read' a map? [Maps are territories, 2008: ITEM 1.1, 1.2,]. Понятно, что над всем этим довлеет образ пространства, порождённого культурой практической деятельности. На вопрос о соотношении карты и местности (territory, locality, terrain) в своё время дал ответ польский семантик А. Коржибски: карта – не местность! Но является ли это утверждение симметричным? Как мы дальше поймём, оно не симметрично: карта – не местность, но местность - карта (по крайней мере, в некоторых ситуациях).
Что такое дневная поверхность (land surface, day or daytime surface, visual, feeling surface)? Это физическая поверхность (если прибегнуть к метафоре - tabletop), структура которой отображает организацию геосреды в виде рисунка и конфигурации (иногда встречаются заявления, что такая поверхность трёхмерна – это заблуждение: поверхность всегда двумерна). Она состоит из сочетаний форм-кодов, в сжатом виде передающих совокупное действие множества процессов, собранных в сложный динамический режим, который, как скульптор-художник, рисует-вырезает-лепит соответствующую конфигурацию. Морфологическую структуру дневной поверхности (морфотипы) исследует физиография, устанавливающая связь их характеристик с динамикой среды [Ковалёв, 2009]. Чем же является дневная поверхность, если её структура собрана из множества так или иначе упорядоченных знаков-форм, кодирующих действие порождающих их режимов? Несомненно, это карта, а в качестве картографа выступают режимы геосреды с разными, качественно отличающимися организациями, – абиотические, биотизированные и антропотизированные, - плюс тектонические процессы и падение космических тел. Именно они «размещают» по «своим» местам вещи на дневной поверхности. По характеру этих размещений относительно друг друга и их изменениям мы можем судить о формирующих их процессах. Учитывая это, карту следует понимать как форму репрезентации (на основе объектов-знаков как означающих (signifiers)) тех сил, которые лежат в основе динамических режимов, ответственных за размещение этих объектов-знаков. Это своего рода экстернализация динамических режимов – выведение, проецирование сложной динамики во внешний мир. Причём важным оказывается не метрический аспект размещения вещей (в системе координат) в пространстве отображения (как это имеет место в картографии, производящей бледные подобия естественных карт), а топология следов. Прекрасный пример - размещение железных опилок под действием магнитного поля (рис. 1): оно маркирует направление его силовых линий (а не отдельные тела). Глядя на поверхность, мы воспринимаем только то, что выражает порядок, отражающий действие сил, ведущих борьбу за возможность быть представленными. Когда в горной долине я вижу множество неслучайно расположенных следов ледникового происхождения (морены, бараньи лбы, каровые озёра и т. п.), вложенных в ледниковый цирк и трог, я представляю себе весь режим изменения долинного оледенения (хотя это не единственный режим). Тоже же происходит при взгляде на следы, оставленные флювиацией (рис. 2а) и дождевыми каплями (рис. 2б): видя их, я связываю эту морфологию с динамикой, которая могла бы быть причиной таких следов. Итак, динамический режим создаёт форму, выраженную в организации материальной дневной поверхности, и эта форма есть застывшая динамика, которую отражает размещение вещей на дневной поверхности.


 Рис. 1. Размещения железных опилок как отражение силовых линий магнитного поля. Здесь можно зафиксировать координаты и ориентацию каждого тела, но для нас важно то, что положение опилок даёт общую картину действия магнитного поля: это морфология, отражающая скрытое от нас действие.


Рис. 2. Следы: а – на асфальте как отражение сложного режима флювиации – пример регулярности (это предполагает поиск соответствующего механизма), б – хаотические следы дождевых капель (фото автора).

Среда - источник постоянно рождающихся и затухающих волн организации (они представлены пакетами одновременно действующих и обусловленных друг другом процессов - режимами), порождающих множество геохолонов разных размеров, которые можно рассматривать как стоячие волны организации. Они могут присутствовать отдельно или формировать тела как функциональные целостности (биогеоценозы, речные бассейны, города, регионы). Тогда их внешность становится ещё более выраженной, предназначенной для самовыражения во внешнем мире. Структура дневной поверхности как раз и состоит из таких выражений: её отдельные составляющие, представляющие некие функциональные целостности, - это обособленные части дневной поверхности со специфическим рисунком–лицом. Такая организация рисунка есть ландшафт – паттерн (морфологический закон), как проявление действия сил, подстилающих синтез форм, соответствующих некоторому набору функций, сочетание которых есть организация. Форма предполагает наличие кода и пути кодирования [Deleuze, Guattari, 2005]. Примерно такое понимание мы находим и у Кр. Александера (например, [Design, 1912]). Ландшафт - это не территориальное образование, территорию имеет местность, отличающаяся данной организацией рисунка поверхности. Ж. Делёз и Ф. Гваттари связывают ландшафт с лицом (face) и используют выражение «face-landscape organization». Они пишут: «The aim of painting has always been the deterritorialization of faces and landscapes, either by a reactivation of corporeality, or by a liberation of lines or colors, or both at the same time.» [Deleuze, Guattari, 2005: p. 301][2]
Концептуализация и категоризация: онтологический аспект. Проблема состоит в том, что в большинстве случаев не существует идеальных/характерных моногенетических форм (например, чисто эоловых) - имеет место множество переходных вариантов, обеспечивающих постепенные переходы, к тому же на местности они накладываются друг на друга. Выход из положения связан с выделением ключевого для данной местности процесса, но они тоже меняются, например, в связи со сменой сезонов года. Поэтому чтение дневной поверхности всегда связано с разрешением неопределённости. Это касается и морфологической категоризации (например, [Smith, Mark, 1998]), что требует привлечения онтологии. В работе [Bittner, Smith, 2003] авторы приводят интересный пример: космический снимок части Гималаев с вершинами «Лхотсе» (слева) и «Эверест» (справа) с приемлемыми границами этих двух горных массивов в виде покрытых точками областей (рис. 3). Проблема морфогенетического плана сложнее, поскольку протекающие в природе процессы не разделены чётко: здесь применима теория катастроф Р. Тома. Но это связано не с самим естественными формами, а с семантикой и получило название «vague granular partitions».
               


Рис. 3. Космический снимок части Гималаев с вершинами «Лхотсе» (слева) и «Эверест» (справа) с приемлемыми ограничениями этих двух горных массивов в виде покрытых точками - облакоподобных областей: граница не является чёткой и однозначной (по работе [Bittner, Smith, 2003]).

Отдельные непроизводные элементы дневной поверхности могут быть картографированы (хорографированы: chorography - art of mapping and describing a region or district). Но их можно рассматривать и как лингвистические единицы, а их сочетания – как тексты, соответствующие производящим их режимам. Мы воспринимаем эту структуру как множество знаков со сложной топологией: они соседствуют, перекрываются, включаются и включают, встраиваются (тогда мы говорим о диахронике). Поэтому можно говорить о языке дневной поверхности (в его социо-культурном контексте), что позволяет представить её в виде картины, песни, стиха, художественного описания или научного текста, предполагающего свои формы отображения – диаграммы, таблицы, графики, математические уравнения и т. п. Тогда дневная поверхность есть двумерный текст, или карта. Речь идёт не о географической карте, на которой отображаемые объекты расположены согласно их положению относительно координат, а о карте как модели процессов, которые оставляют следы.
Имеет место ещё один важный аспект описания структуры дневной поверхности. Выдающийся американский экопсихолог Дж. Гибсон ввёл понятие аффорданса: это интуитивно улавливаемое и понятное свойство объекта (среды), указывающее на то, каким образом следует взаимодействовать с ним или использовать его [Гибсон, 1988]. Именованные совокупности таких объектов формируют описательные фреймы, выступающие в качестве аффордансов. Это реперы-ориентиры. Структура поверхности, представленная такими свойствами, оказывает существенное влияние на поведение перципиента. Она, несомненно, является субъект-ориентированной и определяется житейским опытом индивида в данной среде. Значительную роль играют мифологические образы, выработанные социумом. Замечательный пример – карты австралийских аборигенов [Maps are territories, 2008: ITEM 5.2]. Здесь образом местности и, своего рода, системой координат служит конфигурация тела крокодила (рис. 4). Чтобы прочесть такую карту, следует знать историю, песни и танцы нынешних представителей и предков этого племени. Так пространство, время, элементы культуры и социальной организации сплетаются в единое целое и отражаются в характере изображения, которое можно назвать карто-рисунком-былиной и даже иконой. Здесь нет пропорциональных отношений между объектами. Это прекрасный пример того, как образ определённой местности присутствует в сознании как карта: местность становится картой: она представлена особыми знаками. Интересная ситуация имела место у племени Наска: здесь дневная поверхность использовалась для отображения сакральных фигур (задействованных в ритуалах) и «каналов» (так пытались указать воде путь) – пример построения карты-диаграммы в надежде получить желаемый результат. Понятно, что такое изображение может восприниматься как карта только при условии знания образа жизни и культуры аборигенов. 


 Рис. 4. Карта местности племени Gumatj, основой для которой служит конфигурация тела крокодила [Maps are territories, 2008: ITEM 5.2].

Дневная поверхность, место, карта. Есть проблема с названием той поверхности, которую мы воспринимаем и передвигаемся. Я склонен называть её «дневная поверхность» (day surface) - термин, принятый в геологии относительно горных пород, выходящих на поверхность. В географической литературе можно часто встретить термин «земная поверхность» (earth's surface), который, например, в «US Spatial Data Transfer Standard» определяется как «the outermost surface of the land and water of the planet» [USGS, 1997]. Но такое определение содержит в себе большую неопределённость. Во-первых, наша планета имеет атмосферу, которая является её частью, поэтому непонятно, почему эту поверхность связывают с сухопутной и водной поверхностью. А как быть с дном водных водоёмов – океанов, морей, озёр, рек? Во-вторых, возникает проблема с карстовыми образованиями: непонятно, следует ли их включать в концепт «земная поверхность». Наконец, поверхность планеты не является монолитной, она  представляется очень сложной, включает в свой состав и твёрдые породы, и воду, и воздух, а также живые организмы. Мы получаем слой, состоящий из множества сложно переплетённых активных поверхностей. Одна только почва чего стоит. Получается, что именно этот слой следует именовать земной поверхностью.    
Понятно, что представление о карте связано с важнейшей категорией места. Место – это не просто часть вмещающей области, занятая какой-либо вещью с более-менее выраженными границами. Дело в том, что сами вещи проявляются как различия мест с определёнными, более-менее устойчивыми свойствами, что обеспечивает их восприятие как концептов и паттернов. Именно это делает их аффордансами и определяет отношение к сфере бытия и действия. Вещь – это не просто часть поверхности с определённым образом оформленной материей, она включена в отношения со средой как множеством других вещей и только в таком плане становится вещью. Вещь, таким образом, выступает как узел отношений. Следовательно, представление о месте-вещи должно быть совершенно иным: это вся область её включённости в отношения. Речь идёт о ситуации и фации как её образе. Поэтому, кроме аспекта, связанного с пространственным расположением, которое позволяет заякорить эту вещь как «кусок» материи, следует говорить о соответствующем ей концепте в семантической структуре среды, в пространстве смыслов, что видится куда более важным: именно здесь выявляется неопределённость положения вещи. Этот вопрос поднимается рядом авторов, в том числе [Winter, Bittner, 1999, Varzi, 2001, Mallenby, 2008] и другие. В работе [Winter, Bittner, 1999]  авторы рассматривают регион с нечётко выраженной границей (рис. 5). Здесь всё зависит от того, какие критерии мы используем: то, что мы выявляем в своём окружении, нельзя рассматривать как нечто, само по себе существующее – такую вещь мы не знаем. Интересный пример неопределённости приводит Д. Малленби [Mallenby, 2008]. Здесь отражена проблема индивидуации: либо это цепочка связанных озёр, либо русло реки, состоящее из расширений, которые можно рассматривать как отдельные озёра (рис. 6).
Если карту рассматривать в её традиционном смысле - как результат геометризации области картирования, то семантическая карта – это относительное положение категорий-смыслов в связке со всеми другими категориями-смыслами: здесь вещи присутствуют как концепты (смысловые аттракторы), а система координат определяется отношениями между ними. На первое место выходит контраст, различие между разными частями среды, и этот контраст разводит концепты по разным местам, причём границы далеко не всегда оказываются чёткими, хотя стремление к уточнению имеет место. Контраст, лежащий в основе паттерна, преобразуется в знак и требует имени. Например, заповедник «Каменные могилы» - это область, стянутая в единый смысл благодаря своим особым природным чертам, особому ландшафту и истории проживавших здесь социумов, выработавших особое отношение к данной местности. Он отражает не только природные особенности, но также сакральный, исторический, этнокультурный, эстетический аспекты, являясь объектом научного исследования. Но не всё оказывается именованным. Перцептивное поле в виде потока данных проецируется, прежде всего, на семантическую, а не на геометрическую «плоскость», а семантика связана с контекстом, который включает, как отмечает К. Джанович, культурную основу, язык, личные цели, текущую ситуацию и т. д. [Janowicz, 2010]. Значит, любая карта – искусственная или естественная – должна быть связана с семантикой. Что касается роли пространства и времени в организации знания, о чём пишет этот автор, вопрос остаётся дискуссионным. В этом случае мы получаем ту же картину: организация раскладывается на пространство, время и порядок, правда, это у К. Джановича имеет отношение к знанию, а не к самой действительности. В этом плане холонический подход, при котором пространство и время органически сплетаются с организацией, мне видится более глубоким.


 Рис. 5. В нечётко выраженном регионе пространство делится на следующие части: несомненного присутствия, возможного присутствия и отсутствия признаков региона [Winter, Bittner, 1999] .


Рис. 6. Пример индивидуации: это одна большая река, или серия связанных озёр [Mallenby, 2008]. 

Основная проблема. Итак, карты чего мы составляем, и в какой степени они отражают то, что на самом деле имеет место? Всё, что мы исследуем и кладём на карту, есть наши впечатления, которые удивительным образом расходятся по семантическим аттракторам (часто мы даже не замечаем, что имела место неопределённость). Позднее мы пытаемся вывести критерии, которые вроде бы обусловливают такое разделение, вводим логику, которая рафинирует эти впечатления, превращая их в отработанные объекты «реальности». Но при этом мы не задумываемся о том, что в природе таких объектов нет, а наши категории условны. Мы картографируем всего только наши редуцированные представления о среде на основе различий в характере дневной поверхности (среды), пытаясь упорядочить наши впечатления. В результате мы получаем положение рафинированных, высушенных и обездушенных, лишённых движения вещей-тел в некоторой системе координат, из которых выдавлена вся их собственная семантика, что является следствием победы механицизма, рационализма и прагматики: сложное восприятие превращается в сухую незыблемую информацию. При таком понимании сути карты изображения австралийских аборигенов уже не воспринимаются как карты, победу одерживает допотопный картографизм с его пространственным аспектом как единственным и ведущим (как у админ-академика Л.Г. Руденко, который путает географию и хорографию).
На самом деле вопрос гораздо сложнее. Всё упирается в понимание вещи и её места. Предположим, нам необходимо положить на карту летучую мышь. Это вещь, но, во-первых, ограничена ли она телом, если она лоцирует окружающую среду ультразвуковыми волнами, которые, вообще говоря, являются её частью? Думаю, что область локации тоже следует включить в концепт «летучая мышь» (она тоже изменчива), но тогда как определить границы этого расширенного тела (для паука это паутина)? Во-вторых, во время охоты траектория летучей мыши покрывает некоторую область, хотя и ограниченную, в каждой точке которой она может оказаться с определённой вероятностью (с пауком та же проблема). Значит, надо рассматривать не тело, а систему «тело - среда», что делает задачу очень сложной. Способом отобразить это движение является карта плотности вероятности положения животного в трёхмерной области (её проекции на плоскость). Тело животного оказывается размазанным по области движения, оно как бы «собирает» вокруг себя часть среды, «притягивает» куда большую область, нежели само тельце мышки (у паучка это выражено более чётко). Не срабатывает здесь и упомянутый выше подход С. Винтера и Т. Биттнера. Не следует забывать и самого наблюдателя с его способами наблюдения: следует действительно рассматривать систему «наблюдаемое - наблюдатель» (этот вопрос требует отдельного рассмотрения).  
Ещё один пример – река и пойма (пример, приведенный Д. Малленби, на самом деле далеко не самый сложный). Мы привыкли, что на картах реки показаны соответствующим знаком – постепенно расширяющейся искривленной голубой полоской. Реальная же Река - живое тело, меняющее свой режим: она то вжимается в русло, то растекается по пойме и подрезает крутой берег, активизируя склоновые процессы и, тем самым, влияя на область питания как своё продолжение. Это активный субъект, отстаивающий себя – живая Река. Но тогда где река, а где пойма и даже весь бассейн? Можно ли эти концепты чётко разделить, положив на карту как разные объекты? При традиционном варианте отображения реки мы отбираем у неё свободу, её жизнь, её действие, без которого не может быть ни речной долины, ни речного бассейна. Такая «река» больше соответствует искусственному каналу. Возможно, реку тоже следует подавать в виде плотности вероятности разных состояний, что требует включения, так сказать, временной составляющей. Но и это ещё не всё. Не будем забывать, что то, что в обычной жизни оказывается рекой, является только рекой внешней, видимой, в то время, как в теле поймы (да и всего бассейна) имеет место мощное течение, которое связано с рекой на поверхности. Так что же следует относить к концепту «река» и как следует отображать её на карте? Эти, как и множество подобных вопросов, сегодня не имеют ответа, но они существуют.
Отмечу, что организация форм-знаков как формы упаковки смыслов в пределах местности позволяет ввести понятие о семиотическом ландшафте: в отличие от форм, взятых по отдельности, ассоциации знаков порождают смыслы более высокого уровня абстракции.
Дневная поверхность, картография, география. Мы рассмотрели ряд вопросов, связанных с проблемой отображения среды, в том числе на картах, не касаясь отношения к ним географии. На самом деле, это одна из наиболее сложных проблем.  Большинство авторов, в том числе зарубежных, соотносят эти вопросы с географией, говоря, например, о геоданных. Авторитетные авторыД.М. Марк, А. Скупин и Б. Смиз пишут следующее: «Two hundred and sixty-three subjects each gave examples for one of five geographic categories: geographic features, geographic objects, geographic concepts, something geographic, and something that could be portrayed on a map. The frequencies of various responses were significantly different, indicating that the basic ontological terms feature, object, etc., are not interchangeable but carry different meanings when combined with adjectives indicating geographic or mappable. For all of the test phrases involving geographic, responses were predominantly natural features such as mountain, river, lake, ocean, hill» [Mark, Skupin, Smith]. Причём задача состоит в том, чтобы выделить именно естественные, а не искусственные, надуманные географические свойства (solely natural and not artificial geographic features). Более жёстко: ставится вопрос о том, какие общие свойства позволяют выделить географический домен в совокупном знании о Мире в целом и, соответственно, как должны выглядеть географические карты. Но, в таком случае, верно ли были выбраны приведенными авторами категории? Думаю, не совсем, поскольку область исследования географии лежит в несколько иной «плоскости», и когда мы говорим о таких объектах, как гора, река, озеро, океан, холм, дорога и пр., к чему может относиться здесь «гео-», поскольку к географии это имеет косвенное отношение (скорее, это область, так сказать, народной, наивной географии). Поэтому не стоит карты, отражающие структуру дневной поверхности, связывать непосредственно с географией – это хорографические, физиографические, топографические и прочие варианты карт, которые, однако, используются географами (как и представителями многих других специальностей). Чтобы ответить на вопрос: а что же тогда имеет отношение к географии и есть ли сегодня примеры карт географических, необходимо решить проблему, отмеченную приведенными выше авторами: geographic features, geographic objects, geographic concepts, something geographic, and something that could be portrayed on a map (добавлю) as geographic. Я бы добавил ещё геоэлемент (geoelement) – геоорг/геохолон, поскольку география имеет дело с организацией – геоорганизацией (кстати, как биология – с биоорганизацией, социология – с социоорганизацией и т. п.). Но при всём уважении к цитируемым авторам, я не могу согласиться с ними, что объекты, которые они называют географическими, таковыми являются, это далеко не так. Ответы на эти вопросы должна дать общая география, которой сегодня в явном виде ещё нет. Складывается впечатление, что сегодня география – это такая форма интерпретации окружения, которая исходит из априорного знания, что такое геосреда, поэтому географы и не считают нужным задаваться вопросом: что это такое. Это и приводит к тому, что семантика концепта «география» оказывается уж очень размытой, слишком неопределённой. Похоже, что вся область исследования географии, как и её отдельные объекты, является виртуальной: мы имеем дело с эмерджентными сущностями. Идея геокомплекса была в своё время интересной, ещё интереснее идея геосистемы (она вводила динамику и функционирование), ещё лучше идея геохолона/геоорга, но ведь карт подобного рода объектов не существует. Ведь на картах геокомплексов, на самом деле, отражались не геокомплексы, а связанные с ними локусы, в это не одно и то же. Поэтому говорить о картах географических, думаю, пока ещё не приходится - ещё не выработан язык таких карт. Думаю, он будет холоническим, и вполне возможно, здесь необходимо вводить какие-то аффордансные формы отображения. И, конечно же, картография не имеет отношение к циклу географических дисциплин.          
Заключение. Попробуем кратко выразить основные положения.
Картография, по сути дела, есть раздел семиотики, поэтому, ставя вопрос о картосемиотике, мы просто акцентируем на этом внимание. Картографируется то и так, что и как понимается, что выделяется в среде как следствие отношений, в которые вступает человек, группа людей, сообщество в целом со средой. Именно эта система отношений определяет особенности семантического ландшафта как организации смыслового образа окружения. Причём, выделяя пространственный момент как основной, мы редуцируем и искажаем отображаемую среду, лишая её активности, умертвляя её. Карты есть отражение наших мыслей, нашего видения.
Карта, связанная с отображением конкретных местностей, обязана своим существованием тому факту, что дневная поверхность сама является картой. Она представлена нам множеством следов - форм, репрезентирующих разные функциональные режимы с разной степенью упорядоченности, действующие в динамической среде. Дневная поверхность может рассматриваться как монитор, на котором активность среды отражается в виде морфо-доменов: морфология есть застывшая динамика среды. Повторяемость этих образований делает их знаками, обеспечивающими возможность восприятия сложной динамической среды. Вот почему я утверждаю, что карта – не местность, но местность – карта.
Можно говорить о разных формах отображения морфологии дневной поверхности. Основными являются обыденная (житейская, профанная), мифическая, поэтическая, научная, сакральная, художественно-пейзажная, эко-психологическая и другие. Они используют разные языки и основаны на разных семантиках, которые, однако, глубинно связаны между собой.
География и картография, являясь самостоятельными дисциплинами, связаны между собой через посредство дневной поверхности, которую следует рассматривать как естественную карту, формируемую естественными режимами – абиотическими, биотизированными и антропотизированными. Образуется треугольник «ДНЕВНАЯ ПОВЕРХНОСТЬ – ГЕОГРАФИЯ – КАРТОГРАФИЯ», основанием которого является дневная поверхность. Но в наибольшей степени их связывает семиотика, прежде всего – семантика, о чём не следует забывать ни картографам, ни географам.
But it appears difficult to analyze semiotic systems in themselves: there is always a form of content that is simultaneously inseparable from and independent of the form of expression, and the two forms pertain to assemblages that are not principally linguistic.
             Deleuze G., Guattari F. A thousand plateaus.

Литература:
Моррис, Ч.У. Основания теории знаков // Семиотика. Сборник переводов. Под ред. Ю. С. Степанова. М.: Радуга, 1982.
Чертов Л. О семиотике изобразительных средств, 2004. – Интернет-ресурс:
Harley J.B., Woodward D. Preface The history of cartography, vol. 1, 1987. Интернет-ресурс: http://www.press.uchicago.edu/books/HOC/HOC_V1/Volume1.html
Deleuze G., Guattari F. A thousand plateaus. Capitalism and Schizophrenia. Translation and Foreword by Brian Massumi. Copyright © 1987 by the University of Minnesota Press, Eleventh printing Minneapolis – London, 2005. – 612 p. – Интернет-ресурс: http://projectlamar.com/media/A-Thousand-Plateaus.pdf
Maps are territories. ITEM 1.2: Maps and theories. Inventive Labs, 2008. Интернет-ресурс: http://territories.indigenousknowledge.org/exhibit-1/2
Maps are territories. ITEM 1.1: Maps and theories concluded. Inventive Labs, 2008. – Интернет-ресурс: http://territories.indigenousknowledge.org/exhibit-1/3
Design. In: Notes on the Synthesis of Form is a book by Christopher Alexander about the process of design. - Wikipedia. Last modified on 14 May 2012 . Интернет-ресурс: http://en.wikipedia.org/wiki/Notes_on_the_Synthesis_of_Form
Ковалёв А.П. Ландшафт сам по себе и для человека / А . П . Ковалёв . Харьков : Бурун-книга , 2009 . – 927 с.
Smith, B., and Mark, D.M., 1998. Ontology and Geographic Kinds. Proceedings, Eighth International Symposium on Spatial Data Handling, 308-320. Интернет-ресурс: http://www.geog.buffalo.edu/ncgia/i21/SDH98.html.
Bittner T., Smith B. Vague Reference and Approximating Judgments. Spatial cognition and computation, 3(2&3), 2003. - P. 137 - 156. – Интернет-ресурс:
Гибсон Дж. Экологический подход к зрительному восприятию. Пер. с англ. Г.М. Сокольской. – М.: прогресс, 1988. – 464 с.
Maps are territories. ITEM 5.2: Aboriginal – Australian maps. Inventive Labs, 2008. Интернет-ресурс: http://territories.indigenousknowledge.org/exhibit-5/2
US Geological Survey (USGS) Spatial data transfer standard (SDTS) - part 2. Spatial feature, 1997. – Интернет-ресурс:
Winter S., Bittner T. Hierarchical topological reasoning with vague regions. COSIT '99 Proceedings of the International Conference on Spatial Information Theory: Cognitive and Computational Foundations of Geographic Information Science. Springer-Verlag London, UK, 1999. - Pages 141 – 155.Интернет-ресурс:
Varzi A. (2001). Vagueness in Geography. Philosophy and Geography. Philosophy & Geography 4:1 (2001), pp. 49 – 65. - Интернет-ресурс:
Mallenby D. Handling Vagueness in Ontologies of Geographical Information. Submitted in accordance with the requirements for the degree of Doctor of Philosophy. University of Leeds, 2008. – 289 p. - Интернет-ресурс:
Janowicz K. The Role of Space and Time For Knowledge Organization on the Semantic Web. Semantic Web – Interoperability, Usability, Applicability 0 (0) 1 1. IOS Press, 2010. - Интернет-ресурс: http://geog.ucsb.edu/~jano/stko_swj2010.pdf
Mark D.M., Skupin A., Smith B. Features, Objects, and other Things: Ontological Distinctions in the Geographic Domain. In Spatial Information Theory. Foundations of Geographic Information Science. Volume 2205, 2001, pp 489-502. - Интернет-ресурс:

Ковалёв О. Дневная поверхность как карта: карта – не местность, но местность – карта. Обсуждаются вопросы отношения между местностью как частью дневной поверхности и картой. Дневная поверхность сравнивается с монитором, на котором разные режимы геосреды представлены в виде морфологических доменов, выполняющих функцию знаков. Кодируя в себе все стороны динамических режимов, они перестают быть чисто пространственными объектами. Это позволяет рассматривать дневную поверхность как карту, что и служит онтологической основой для картографии. При этом карта понимается как форма репрезентации (на основе объектов-знаков как означающих) тех сил, которые лежат в основе динамических режимов, ответственных за размещение этих объектов-знаков. Делается вывод, что если карта – не местность, то местность – карта. С этой позиции рассматривается вопрос о связи картографии и географии.     

Oleksa Kovalyov. Daily surface as a map: a map is not a terrain but a terrain is a map. The relationship between terrain as part of daily surface and a map discusses. Day surface compared with the monitor on whom different regimes of geomedium is displayed as morphological domains that function of signs are perform. Coding in itself all sides of dynamical modes, they cease to be purely spatial objects. This permits considered the day surface as a map that serves by ontological basis for Cartography. By this a map is understood as a form of representation (on the basis of objects-signs as signifiers) the forces that underlie dynamic modes responsible for placing these objects-signs. It is conclude that if a map is not a terrain but a terrain is a map. With this position the question about connect between Cartography and Geography is considered.

Ключевые слова: дневная поверхность, карта, семиотика, семантика, картография, география.

Keywords: day surface, map, semiotic, semantic, cartography, geography.



[1] BwO - The "body without organs".
[2] Хочу обратить внимание моих оппонентов на следующее замечание Ж. Делёза и Ф. Гваттари: «We have distinguished the following three states of the landscape problem: (1) semiotic systems of corporeality, silhouettes, postures, colors, and lines (these semiotic systems are already present in profusion among animals; the head is part of the body, and the body has the milieu, the biotope as its correlate; these systems already display very pure lines as, for example, in the "grass stem" behavior); (2) an organization of the face, white wall/black holes, face/eyes, or facial profile/sideview of the eyes (this semiotic system of faciality has the landscape as its correlate: facialization of the entire body and landscapification of all the milieus, Christ as the European central point); (3) a deterritorialization of faces and landscapes, in favor of probe-heads whose lines no longer outline a form or form a contour, and whose colors no longer lay out a landscape (this is the pictorial semiotic system: Put the face and the landscape to flight. For example, what Mondrian correctly calls a "landscape": a pure, absolutely deterritorialized landscape).» [Deleuze, Guattari, 2005: p. 301].

1 коментар:

  1. Исключительно интересная статья, большое спасибо. Ждём доклада в Донецке

    ВідповістиВидалити