22 листопада 2011 р.

Постфактум: след Всероссийской научно-практической конференции «Ландшафтное планирование» Москва, МГУ, 13 – 15 октября 2011 г.

Последняя версия была опубликована 9.11.11. Статья обновлена (v_2) 21.11.11.

В связи с этим, не правы ли те, кто проводит эти явления по ведомству выразительных, физиогномических и т. д. знаков, короче, не поддающихся измерению и нерегулируемых кодом, представляющим собой систему различий и оппозиций? К. Ясперс
В этом небольшом обзоре я не преследую цель рассмотреть все выступления и статьи (это невозможно) в сборнике Материалов конференции. Моя задача состоит в том, чтобы выбрать наиболее важные, с моей точки зрения, моменты, которые выглядят проблемными и решение которых может существенно улучшить состояние дел в сложной сфере ландшафтного планирования и ландшафтоведении в целом.
Основные проблемы.
The landscape that we will travel in together is
an imaginary landscape produced by speculation.
Kent Palmer
Landscape: A painting, scene or representation of which, actual or fancied, the chief subject being the general aspect of nature, as fields, hills, forests, water, etc.
Word History: It would seem that in the word landscape we have an example of nature imitating art, at least insofar as sense development is concerned. Landscape, first recorded in 1598, was borrowed as a painters' term from Dutch during the 16th century, when Dutch artists were on the verge of becoming masters of the landscape genre. The Dutch word landschap had earlier meant simply “region, tract of land” but had acquired the artistic sense, which it brought over into English, of “a picture depicting scenery on land.” Interestingly, 34 years pass after the first recorded use of landscape in English before the word is used of a view or vista of natural scenery. This delay suggests that people were first introduced to landscapes in paintings and then saw landscapes in real life.
The American Heritage Dictionary of the English Language

Landscape defines as an „area, as perceived by people, whose character is the result of the action and interaction of natural and/or human factors‟. Landscape can be defined as “an expanse of scenery and objects which can be seen in a single view”. Landscape and townscape includes the look and form of buildings and includes heritage assets, for example, ancient field patterns and the layout of towns.
European landscape convention

Что есть ландшафт? Основной проблемой является трактовка термина «ландшафт». Авторы многих статей в Материалах конференции и выступлений основываются на том, что ландшафт – это некая сложная система, которая включает потоки (как всегда – вещества, энергии, информации, хотя поток вещества и есть проявление энергии, а информация – это вообще нечто иное), человека и его деятельность. Об этом пишет и Е.А. Позаченюк: определение термина «ландшафтное планирование» зависит от понимания термина «ландшафт» (хотя определяется не термин/слово, а понятие, но это «мелочи» - А.К.). Это действительно так. Но дальше читаем: «системно-синергетический подход нацеливает на рассмотрение ландшафта как сложнейшей целостной системы, в состав которой входят в качестве компонентов человек и продукты его деятельности, т. е. ландшафт рассматривается как природно-хозяйственная … территориальная система». Это даёт возможность «не отрывать» природный ландшафт от антропогенного в процессе ландшафтного планирования и рассматривать ландшафтную организацию не только как организацию чисто природных ландшафтов или созданных по их подобию …, но и на базе коадаптивной оценки (выделено мною – А.К.) степени совместимости хозяйственной подсистемы с природной, разрабатывать инструменты повышения степени совместимости хозяйственных (экономических, социальных) подсистем со свойствами природных (Материалы конференции, 2011). Попробуем проанализировать это нагромождение слов. Во-первых, системно-синергетический подход никоим образом не нацеливает на то, чтобы считать ландшафт сложнейшей целостной системой – это пустая декларация. Подход не первичен. Как феномен, ландшафт можно рассматривать с разных позиций. Если уж на то пошло, ландшафт следует рассматривать как эмерджентное свойство системы «реципиент - дневная поверхность», как проявление наличного в ней паттерна, выражающего скрывающуюся за ним сложную динамику. Ландшафт не познаётся, а постигается. Кстати, в географии есть термин «геосистема», и использование термина «ландшафт», как его синонима, выглядит, как минимум, излишним, как максимум, некорректным. Во-вторых, по совершенно непонятным причинам, авторы, которые делают такую подмену, не заботятся о том, что большинством европейских географов (как и географов других регионов мира) ландшафт трактуется совершенно иначе – как вид местности (с разными вариациями), как результат перцепции окружающего пространства. Такое понимание характерно для художников, архитекторов, археологов, писателей, ландшафтных дизайнеров и т. п. Таким образом, термин «ландшафт», - термин широкого пользования, поэтому его смысл должен быть близким, независимо от того, кто его использует. Его основу должно составлять обычное, обиходное понимание ландшафта - вида местности. А выходит так, что представители искусства, вроде бы не понимают, что это такое, а некая группа географов даёт ему истинную трактовку - как комплекса или геосистемы. Кроме того, термин «ландшафт» - иностранного происхождения, и корректировать его смысл в угоду интересам ограниченной группы географов, стоящих на позициях Берга-Солнцева-Исаченко - значит, изолировать себя от остального мира. Между прочим, в русском языке аналогичного термина просто не существует, но в других славянских языках есть: в украинском и белорусском – краєвид, в польском – krajobraz (это самый удачный термин – именно образ края, местности), сербском – пејзаж и т. д. Я не встречал работ украинских и белорусских авторов, которые выделяли бы в краєвидах части и компоненты, по-моему, нет такого и у польских географов, думаю, и французы не расчленяют свои пейзажи на удобные для мозговарения фрагменты или части, а вот ландшафт, оказывается, можно дробить, как хочется – это теперь интернациональный научный термин.
Поскольку «Постфактум» уже вызвал дискуссию, инициированную Е. Колбовским, которую, к сожалению, из-за не совсем корректных его высказываний пришлось остановить, я должен внести некоторые разъяснения по вопросу о соотношении между понятиями «местность» и «ландшафт». Е.Ю. Колбовский считает, что в русском языке слово «местность» означает именно «ландшафт». На этой основе он строит своё «Ландшафтное планирование». Но это всего только подтасовка смыслов под свои интересы (путь, которым шёл Л.С. Берг). В украинском языке есть слово «місцевість» и слово «краєвид», они не являются синонимами (вчить велику і могутню українську мову). Не наблюдается это и в других языках, в которых есть соответствующие термины. Местность суммативна и потому анализируема. Вспомните:
звёздочка к звёздочке, рёбрышки в ряд,
трамвай переехал отряд октябрят.
Это ситуация, которая может быть промерена и проанализирована с помощью ГИС-технологий. Ландшафт же – это не суммативный феномен. Местность можно определить как совокупность вещей/тел с их местами (поэтому можно изучать соседство, порядок, ориентацию и т. п.), в ландшафте же тела растворяются. Местность представлена в, так сказать, физическом пространстве, а ландшафт – в семантическом. Изучением структуры местности как фрагмента дневной поверхности занимается физиография (результатом могут быть физиографические карты), а не ландшафтоведение. Всё не так просто, как хотелось бы. Поэтому, уважаемый Евгений Юлисович, Вы не написали «Ландшафтное планирование», а только назвали так то, что написали. И не затуманивайте студентам головы «культурным ландшафтом», возникающим вследствие протаптывания тропы: народная тропа ведёт в кусты...
Далеко не всегда то, что вроде бы хорошо звучит (как, например, «культурный ландшафт»), несёт в себе легео доступный смысл (если он вообще есть). Этот вопрос я обсуждаю в работе (см. на моём блоге) «Ландшафт культурний і безкультурний» (Ковальов, 2010). Решение этого вопроса может оказаться сложным. Может оказаться, что феномен культуры имеет очень глубокие корни в Природе, ведь целенаправленная деятельность характерна не только для человека. Главное, чтобы она протекала постепенно, в режиме согласования с уже существующей организацией, так сказать, прорастала изнутри. Любую трансформацию менее организованной среды в направлении конструирования ниши в режиме коммуникации следует считать проявлением культуры (как целенаправленной переработки среды). В этом случае, к проявлению культуры будут относиться не только птичьи гнёзда, звериные норы, запруды бобров, термитники и муравейники, но даже эрозионные каналы и, тем более, флювиальные сети. Человеческие творения отличаются только масштабом, сложностью и степенью выраженности: так преодолевается дуалистический раскол на природу и культуру. Причём проявления разрушения и созидания есть на всех этих уровнях: чтобы возникло нечто новое, надо разрушить, стереть старое. Вот и возникла метафора палимпсеста. В отличие от тех, кто связывает эту метафору с ландшафтом, я связываю её с дневной поверхностью, на которой постоянно переписывается/перерисовывается текст/рисунок. Так о каком культурном ландшафте можно говорить? Я вижу ответ в следующем: если изменение структуры дневной поверхности носит спонтанный характер, является следствием какой-то бифуркации внутри соответствующего геосистемного режима, что ведёт к росту уровня организации, то это изменение следует считать культурным, если изменения связаны с внешним разрушающим воздействием, оно выглядит как бескультурное. Что культурного в уничтожении Химкинского леса в Москве или Лесопарка в Харькове? Забывают об аксиологическом контексте, с позиции которого следует оценивать то, что делается. Имеет место вандализм: деревья заменяют кафе, ресторанами и асфальтированными дорогами. А ведь каждое деревце – это жизнь.

  

Рис. 1, 2. Две обстановки, которые я оцениваю так: слева - культурная Природа, справа - бескультурная цивилизация.

Следовательно, на истинном пути возникает антиномия; она состоит в том, что импульс к постижению целого должен потерпеть неудачу из-за неминуемого распада целого на отдельные перспективы и констелляции, из которых затем вновь пытаются построить целое.
Карл Ясперс
Ландшафт как целостность. Все признают, что ландшафт – это целостность, но как, в таком случае, он может быть разложен на составляющие, компоненты, части? Если есть части, составляющие, тогда ландшафт не есть целостность, если же ландшафт – целостность, то он не делится на части без потери свойств целого, а воспринимается как целостность. У многих же авторов в состав ландшафта входит и человек с его деятельностью. Но как в таком случае быть: туристы приезжают полюбоваться ландшафтами/пейзажами, и вдруг оказываются их частью, т. е. должны любоваться и собой. Художник рисует пейзаж и обнаруживает, что является его компонентом, т. е. - должен изображать и себя, рисующего ландшафт, и снова себя, рисующего ландшафт… Интересно, писание картин тоже относится к функционированию ландшафта? Учёный исследует ландшафт, включающий его самого, что снова порождает проблему самоописания (процесса исследования), затем самоописания самоописания и т. п. Таких примеров можно привести множество. Возникает вопрос, а что вообще означает включение человека в ландшафт? Его мыслительная деятельность, ментальные образы - тоже часть ландшафта? Идёт простой заводской парень – это один ландшафт, за ним – мат-головастик – это другой ландшафт? Показателем организации человеческой жизненной формы в ряду форм животных является сознание (именно человеческое сознание). Если человека сделать компонентом ландшафта, будет ли это значить, что без человека ландшафт лишён сознания, а с человеком он становится сознательным? И никто не хочет остановиться и задуматься над этими вопросами: главное – остаться в русле догм, отобранных, как им кажется, навсегда. Вот компоненты ландшафта и появляются очень очевидно в докладах К.Н. Дьяконова и А.В. Хорошева, А.В. Дроздова, Е.А. Позаченюк, В.А. Бокова и С.А. Карпенка и у многих других. У С.В. Долгова и Н.И. Коронкевича вообще всё сводится к «гидрологической структуре ландшафта», довольно странные разновидности которой авторы различают, например, качественную. Понятно, с компонентами/деталями гораздо легче решать вопросы планирования (только, непонятно чего): создать новый ландшафт – то же, что разработать новый станок.
И это понятно: начиная с ХІХ столетия, под влиянием мощного давления аналитической науки и наступающего на горло материализма/механицизма, нашлись те, которые попытались превратить ландшафт, как вид местности (как его понимали изначально), в вещественный объект, из которого Homo faber может лепить, что угодно: начиналась эпоха индустриализации и человек въезжал в природу на тракторах, экскаваторах и вездеходах. Он становился, или ему казалось, что становился, хозяином Природы. В.И. Вернадский даже биосферу превратил (слава богу, только мысленно) в ноосферу – природу, управляемую человеческим разумом. Что там говорить о ландшафте: ведь мы – ребята с семидесятой широты! Нашли/выдумали «единицы/части» ландшафта – фации (хотя это слово переводится как лицо, образ), урочища, местности, морфотопы, геотопы, геомассы…, которые можно положить на карту и назвать это художество ландшафтной картой – настоящие пикассисты! Как всё просто! И уже не нужен человек (он уже часть ландшафта) – все части есть в готовом виде в природе, только немного поднапрячься, и они проявятся. Можно колышки забить, верёвочки протянуть – вот они, чётко подогнанные фации, урочища, местности с линейными границами, не терпящими разногласий. Из частей, как из деталей детского конструктора, можно сделать всё, что хочется. Но для этого нужен план: как, и в какой последовательности эти части соединить, чтобы получить новую «целостность». Правда, в отличие от голливудских фильмов, где часто звучит фраза: «у меня есть план», а сценарий подгоняется под него, - в ландшафтном планировании всё оказывается гораздо сложнее. Прав Н.Ф. Реймерс, на которого ссылается Е.А. Позаченюк: в его определении действительно естественный ландшафт и хозяйственная система противопоставляются, и в план входит сохранение ландшафта. Почему так? Да просто Н.Ф. Реймерс был умницей и понимал, что ландшафт – это одно, а хозяйственная система – совсем другое. И хозяйственная система не использует, не потребляет ландшафт как ресурс – ведь это просто глупость! Хозяйственная система (в её современном варианте) разрушает среду, ту ландшафтообразующую динамику, которая формирует ландшафт - её отображение в рисунке дневной поверхности как лице местности. Любой новый, достаточно выраженный (ключевой) процесс будет вносить изменения в этот рисунок. Когда же изменения станут критическими, ландшафт станет другим: это будет иное качество, иное лицо. Это дневная (чувственно воспринимаемая) поверхность с её, порой, очень сложной структурой, может быть разделена на части/фрагменты с использованием тех или иных критериев. Эти критерии могут быть разными. Ландшафт же – это связь, объединяющая эти фрагменты, эмердженция (внезапно, спонтанно появляющиеся, неожиданные свойства, по-разному проявляющиеся в разных контекстах), до него нельзя дотронуться, по нему нельзя пройтись, он – организация бытийной сцены, информатор, так или иначе детерминирующий бытийный поток. Можно ли дотронуться до мысли или идеи? А ведь М. Хайдеггер хорошо сказал: «ландшафт мыслит себя во мне». Я люблю спрашивать представителей берговского «ландшафтоведения»: вы ходите по рельефу/ландшафту, или вы ходите по поверхности или перемещаетесь по местности? В ответ – либо «нет», либо молчание. Но, в таком случае, получается, что ходить по ландшафту/рельефу нельзя, дотронуться нельзя, а измерять и взвешивать можно. Можно и математические модели ландшафта сочинить, даже эстетичность, привлекательность упаковать в алгебраические уравнения (как засвидетельствовал Е.Ю. Колбовский, сославшись на зарубежного автора): оказывается, и этот эмерджентный феномен можно формализовать (и Колбовский в это поверил!). Но эстетичность, как эмерджентное свойство, не формализуется. На мою же реплику во время работы круглого стола, что ландшафт не может быть подвергнут измерению и выражен количественно, поскольку представляет собой качество, А.В. Дроздов бросил реплику: а некоторым это удаётся! Уважаемый Александр Владимирович, попробуйте измерить своё лицо (аналог ландшафта, в отличие от лицевой поверхности – аналога дневной поверхности). Ваш образ сохранился в моей памяти: измерьте его! Ничего не выйдет, Вы будете измерять именно лицевую поверхность, получите много цифровых значений, формализуете фрагменты, построите алгебраические модели, за которыми никто и никогда не увидит Вашего лица: нужна визуализация. Но в более широком смысле, лицо человека – это стиль его поведения, поступки, которые он совершил, черты характера. Поступить аморально – значит, потерять лицо, т.е. имидж порядочного человека. Здесь «лицо» ни в коей мере не является вещественным. Ландшафт имеет отношение к сфере семантики, а не метрики. Ещё пример: в тексте можно смоделировать буквы и слова, но нельзя смоделировать смыслы, которые они выражают. Особенно очевидно это в английском языке, в котором каждому слову соответствует много значений, а конкретное значение устанавливается уже в рамках контекста.
А если ещё и человека считать компонентом ландшафта, то его тоже можно формализовать и математически смоделировать! Желаю успеха в этом начинании! На самом деле, когда художник пишет картину, он изображает не ландшафт, а закодированную в виде цветных пятен структуру дневной поверхности, глядя на которую мы представляем себе ландшафт. То же происходит и при фотографировании: на фотографии изображён не ландшафт, а отснятая поверхность.
Об эмерджентности. Многие пишут, что ландшафт есть эмерджентция, но не задумываются над её природой. Так, в тезисах К.Н. Дьяконова и А.В. Хорошева (Материалы конференции, 2011) авторы установили эмерджентные свойства ландшафта, и оказалось, что это (коротко):
- формирование климатического режима территории…,
- формирование гидрологического режима речного бассейна…,
- регулирование силы, регулярности, направления рельефообразующих процессов…,
- создание условий для сохранения и восстановления биологического разнообразия…,
- создание потенциала многофункционального использования территории…,
- формирование эстетического, звукового, обонятельного образа территории…
Ну, ничего себе! Начну с того, что режим не климатический, а атмосферный: климат – это не набор атмопараметров (радиационного баланса, осадков и т. п.), это интегральный образ состояний атмосферной среды, тоже эмердженция, атмоландшафт. Если и формирование гидрологического режима относится к свойствам ландшафта, то, что относится к геосистеме (хотя ниже авторы говорят об оценке вклада элементов ландшафта и ландшафта в целом в функционирование геосистем, но в чём тогда разница между ними)? Далее, рельеф – не нечто вещественное, а интегральный образ конфигурации поверхности в пределах местности. Возникают также вопросы: а как ландшафт создаёт условия для сохранения биоразнообразия (он, что, думает об этом, оперируя соответствующими понятиями?), как он создаёт потенциал многофункционального использования территории и обеспечивает устойчивость местного общества (лучше – территориальной громады). Оказывается, Ландшафт – это заботливый парень!
Интерпретация термина «ландшафт». Из чего же следует исходить в решении проблемы интерпретации термина «ландшафт»? Прежде всего, надо помнить, что этот термин (в различающихся вариантах) возник спонтанно, был порождён самой жизнью, тем отличием, которое человек обнаруживал между «неупорядоченной» (как в то время казалось) средой и организованным в ходе бытия миром. При этом сами земли в этот образ не входили, он выражал только связь между ними на фоне неупорядоченной (в сравнении с возделанными участками) природной среды. Это были не только обработанные участки, но и поселения с их сакральной дифференциацией, в том числе зонами погребения умерших предков на их периферии, духи которых, как считалось, защищали поселенцев от опасностей. Позднее, в эпоху Ренессанса, термин «ландшафт» оказался связанным с изобразительным искусством: художники изображали на картинах некий природный фон – организованную дневную поверхность как некий контекст, оживлявший всю сцену. Понимание ландшафта представителями гуманитарной сферы совершенно иное. Приведу примеры (http://arch.ttu.edu/wiki/2010_Lecture_:_Landscape_as_Knowledge_Panel):

Rick Dingus, Professor in Photography

You might say that the term “Landscape” has always referred to a constructed relation to place: a garden planted, a scene selected/depicted for specific reasons, a place defined by the stories told about it. It has always been a loaded concept, and has served as the locus for continually evolving debate and practice: a staging ground to affirm links with the past, present and future; or, an arena in which one might question or challenge traditional forms of experience, understanding, and interaction. “Landscape” artworks inevitably express something about the relations between culture and nature, as well as time and place; and our approach to the subject continues to change, as we do. Wild, untamed, or peacefully untouched scenes of Nature are now being replaced more and more by works that explore the human impact and role within Nature. Interior and exterior settings, both urban and rural, are increasingly being considered “Landscapes,” too. Mental states and social relations play important roles in the “Psychological” and “Social Landscapes” we are now familiar with. All in all, I think of “Landscape” not so much as referring to the land alone, but as an artifact of our connection to the world. It is a mirror that reflects our changing hopes, fears, and “Knowledge” of who we are and how we think we fit within the grand scheme of things.

Jorgelina Orfila, Ph.D, Assistant Professor in 20th and 21st Art History and Critical Theory

Landscape both as an artistic genre and as a heuristic category has shaped the Western perception of the world and of historical and non-Western approaches to the representation of the augmented environment. Landscape was the genre of choice of modern artists seeking to undermine academic art in the nineteenth century. At the beginning of the next century, art historians stressed landscape's critical role in overcoming perspective, which Edwin Panofsky characterized as a "symbolic form" that had modeled the Western perception, comprehension, and representation of space since the Renaissance. Critical theory has questioned the epistemological stance and goals of the Western disciplinary division of knowledge on which modern art and art history were founded. This is why the debate about landscape, environment, place, and space is crucial to a contemporary art history in search of a better comprehension of the taxonomies and methodologies it uses for the examination of historical and present-day approaches to the representation of the world.

Carolyn Tate, Ph.D., Professor in Pre-Columbian Art History

In the ancient Americas, many groups modified the environment by creating land forms for ritual or agricultural use, by carving and painting on rocks, and by building cities with earth or stone. To engage the earth in this way, people negotiated with the ancestral or spiritual “owners” of each place and substance. Such sustained practices of engagement transformed a place into a potent center of connection, where a relatively orderly annual cycle of natural and cultural events transpired. Outside the areas of intensive human intervention lived unpredictable spiritual entities and one motivation for travel was to gain knowledge of them. In these ways, human interaction with the land’s materials, places, and powers resulted in a perceptual panorama that linked space and place with a myriad of temporal cycles. Because of the intense connections between humans, land, and time, the concept of a “landscape”—a particular vista imagined by a disengaged viewer—was not a major part of ancient American art traditions. Instead, for example, the Aztec created a microcosm of their empire in the capital city with gardens that reproduced their ancestral landscape, by building effigies of sacred mountains, and by bringing materials—from marine coral to polished stone masks-- from the far reaches of the empire into the construction layers of their sacred temple. Ancient Americans also created graphic presentations, such as Sioux “winter counts” and Aztec “cartographic histories” and “divinatory space-time diagrams” that exhibit this linking of landscape with the knowledge of place, time, history, and powerful entities. As the Landscape as Knowledge conversations occur, faculty, students, and visitors will be invited to consider the perspectives of our ancient Americans predecessors.

Chris Taylor, Assistant Professor in Architecture, Director, Land Arts of the American West program

Land Arts of the American West is a field program investigating the intersection of geomorphology and human construction. Land art or earthworks begin with the land and extend through the complex social and ecological processes that create landscape. Including everything from petroglyphs to roads, dwellings, monuments and traces of those actions, earthworks show us who we are. Examining gestures small and grand, Land Arts directs our attention from potsherd, cigarette butt, and track in the sand, to human settlements, monumental artworks, and military-industrial installations. Each year Land Arts travels more than 8,000 miles while camping and working for over fifty days in the landscape. Land Arts situates our work within a continuous tradition of land-based operations that is thousands of years old. The immersive nature of our experience triggers an amalgamated body of inquiry where students have the opportunity of time and space to develop agency in their work through direct action and reflection. They construct, detail, and document site-base interventions in complex contexts that place emphasis on processes of making, experiential forms of knowing, and interdisciplinary modes of practice. Land Arts hinges on the primacy of first person experience and the realization that human-land relationships are rarely singular.
И только с ХVІІІ века этот термин стал входить в лексикон географов. Именно из искусства этот термин входил в географию. Ничего общего с каким-то комплексом он не имел, рациональная мысль к его происхождению отношения не имела. Ландшафт понимался, пользуясь современной терминологией, как эмерджентное свойство системы «реципиент - видимая/дневная поверхность» в пределах местности с точки зрения её привлекательности, часто с выраженным сакральным оттенком. Он выражал связь между человеком, воспринимающим окружение, и самим окружением. Позднее стало понятно, что ландшафт есть результат перцепции: для реципиента он выступает как организация рисунка дневной поверхности или организация различий в её структуре, причём многие из этих различий усиливаются в процессе восприятия, свой вклад вносят и исторические события. Мы стремимся подогнать возникающий образ к уже знакомым нам типам. Как неоднократно показывалось мною, каждый выявляет свой, индивидуальный, личностный (но не субъективный) ландшафт, на что влияют его отличия, как реципиента – физиологическая «призма» (схема тела в терминологии М. Мерло-Понти), семантическая «призма», прагматическая «призма», и т. п. Ландшафт как образ местности относится к внутреннему миру человека. Но А.В. Дроздов прямо заявил, что гуманизация (в смысле участия человека) ландшафта – это ерунда, и зациклился на вопросе: живёт ли человек по закону (не уточнив, какой закон он имеет в виду). Уважаемый Александр Владимирович, у нас, украинцев, есть такая поговорка: закон – як дишло, куди повернеш, туди й вийшло! – (буква «и» в украинском соответствует букве «ы» в русском языке).
Итак, следует задаться вопросом: имеет ли отношение география (географы) к возникновению слова «ландшафт» и его смысла? Ответ отрицательный: это – не географический термин. Но, если это так, то географы должны принять тот смысл, с которым это слово вошло в жизнь. Этот смысл должен быть одинаковым как в искусстве, так и в науке. Единственно, что мы можем сделать, так это разрабатывать более строгие определения того понятия, в соответствие которому поставлен этот термин.
Мне трудно понять, почему после 1913 года (хотя далеко не сразу) такое внимание привлекла точка зрения Л.С. Берга. Ведь в это время были и другие авторы, которые пользовались термином «ландшафт» абсолютно корректно. Среди них я особо хотел бы отметить И.И. Пузанова, на замечательное описание коралловых рифов дна Красного моря я неоднократно ссылался (Пузанов И., 1912). Он же пользовался и термином «фация», никак не связывая его с ландшафтом и с каким-то определённым масштабом рассмотрения. Почему же этот автор (как и многие другие) оказался в забвении. Л.С. Берг грубо исказил смысл термина «ландшафт», надеясь на то, что таким образом можно будет, так сказать, ввести его в научный обиход. Произошёл разрыв в понимании ландшафта, как организации бытийной сцены, и искусственно внедрённым им смыслом. И, думаю, именно политическая ситуация в СССР способствовала распространению и закреплению этой трактовки (хотя многие известные географы выступали против этого). Но перцептивная природа ландшафта не выводит его из научной сферы, она только требует вовлечения в исследование самого человека, делая проблему куда более сложной и интересной. Мои же попытки вернуть исходный смысл этого слова, наталкиваются на мощное сопротивление «знающих истину», но игнорирующих её. Понятное дело – воспитанные в рамках советской идеологии, многие из них и человека «могут» разложить на компоненты, части и т. п., спланировать и создать нового, всесторонне развитого человека социалистического будущего. Надо только подыскать соответствующие параметры. И ландшафт можно преобразовать до неузнаваемости, перемешав детальки и уложив их в новом порядке, заковав его в рамки ограничений, необходимых для целей производства (называется это природопользованием, но об этом ниже). Поэтому и подхватили идеи Н.А. Солнцева, вроде бы позволяющие картографировать ландшафт, а имидж Николая Адольфовича быстро вырос на критике буржуазных взглядов зарубежных географов, которые в те годы никак не связывали ландшафт с картой (и это было корректно). Вот как он писал:
«Совершенно иная картина – в зарубежном ландшафтоведении и особенно в немецком… Знакомясь с работами З. Пассарге, К. Бюргера, А. Геттнера, Н. Кребса, Р. Гардмана, Ричарда Гартшорна (США) и др., посвящённых вопросу о географическом ландшафте, видишь, что в них нет такой целеустремлённости, как у советских географов, и, в большинстве случаев, ландшафт изучается ради ландшафта. Отсюда – бедность, а подчас и убогость мысли, переключение внимания с главного на второстепенное, любование никому не нужными пустяками. Всё это придаёт работам зарубежных теоретиков географического ландшафта налёт несерьёзности, а путанность и схоластицизм ещё более усугубляют это впечатление.
Приходится констатировать, что зарубежное ландшафтоведение, стоящее на неправильных методологических позициях, зашло в тупик и ныне топчется на одном месте. Особенно это делается ясным после ознакомления с объёмистым трудом Ричарда Гартшорна «The Nature of Geography», изданным в 1939 г. Ассоциацией американских географов, где автор, на основе ознакомления со всей важнейшей западноевропейской и американской литературой по вопросу о географическом ландшафте, подводит итоги зарубежных «достижений» в этой области.
Сравнивая эти два направления в науке, неизбежно приходишь к выводу, что советское учение о географическом ландшафте неизмеримо далеко ушло вперёд» (Солнцев Н.А., 1948, с. 50). Какой замечательный пример псевдонаучной демагогии и самолюбования!
Но ландшафт, как проявление, эмерджентность, принципиально нельзя положить на карту: это – единый смысл, охватывающий некоторую выделенную часть поверхности. Обратите внимание, что выдающийся польский семантик Альфред Коржибски говорил не о картах ландшафта, а о картах местности и подчёркивал: карта не есть местность! Это касается и рельефа. Не может быть ландшафтных карт и карт рельефа – это образы, выражающие наличие в рисунке видимой поверхности некой организации, связующего паттерна (в терминологии Капра Фр., 2003). Именно это подтолкнуло меня на введение таких понятий, как онтоландшафт и онторельеф. И именно такое понимание ландшафта необходимо положить в основу ландшафтного планирования. А это сложно.
А.Ю. Ретенюм: «К методологическому анализу ландшафтного планирования» - очень интересная работа, в которой автор опирается на разработки Патрика Геддеса столетней давности (Материалы конференции, 2011). Именно местность является областью реализации деятельности, а не ландшафт. Только в его работе обнаруживается опора на организацию местности как фрагмента активной поверхности. Замечательная разработка, заслуживающая внимания, и замечательный доклад!
Ландшафт, геокомплекс, геосистема. Использование этих трёх терминов в их традиционном значении приводит к выраженной синонимичности и избыточности. В действительности каждому из них соответствует некий сложный феномен (Ковалёв, 2009). Геокомплекс – это сложно организованное множество элементарных активных поверхностей и сопряжённых с ними процессов (элементарных комплексов), которые организуются под действием ключевого процесса/режима (как паттерна). Такие образования могут быть самыми разными, например, долинный, плакорный, агрокомплекс, урбокомплекс и т. п. Им соответствуют холистические процессы – долинный, плакорный, агропроцесс, урбопроцесс и т. п. Жизнь – это тоже очень сложный биокомплекс, связанный так называемым связующим паттерном (Капра Фр., 2003). Представлять же себе сегодня геокомплекс как совокупность неких геомасс, есть архаизм. Геомассы уже ушли на пенсию, пусть спокойно отдыхают.
Если представлять себе геокомплекс как организацию активных поверхностей в трёхмерном пространстве, то дневная поверхность – это его наиболее активная часть. Именно её структура в наибольшей степени отражает особенности геосистемного режима, а, следовательно, организация её рисунка - это онтоландшафт, воспринимаемый каждым из нас, так сказать, индивидуально (не субъективно) как ландшафт местности. Сегодня я добавлю к уже существующим определениям ландшафта ещё одно: это латеральная организация местности. В таком варианте термины разведены полностью, и их связь приобретает смысл. На этом фоне совершенно неудобоваримо выглядят «три составные части ландшафтной организации территории» в работе Позаченюк (Материалы конференции, 2011): ландшафтно-эколого-средообразующая, функционально-оценочный блок… и зона ландшафтно-экологических ограничений – это просто наукообразное тарахтение терминами! В одном случае – ландшафты, в другом – геосистемы, в третьем – комплексы: полная чехарда!
Итак, географическая среда с системных позиций рассматривается как геосистема. Она непрерывна, но в разных её частях возникают разные режимы. Каждый режим связан с каким-то ключевым процессом, на который «нанизаны» комплементарные процессы. Все вместе они образуют пакет процессов. Геосистемный режим – это организация этого пакета процессов. Основными уровнями режимов являются косный (минеральный), биотизированный и антропотизированный. Множество геосистемных режимов погружены в поле коммуникации, образуя геохолоны. Вся географическая среда – это сеть геохолонов. Поскольку каждый режим ограничен пространственно и во времени, он формирует («рисует») основные черты рисунка соответствующей части дневной поверхности - местности. Этот рисунок мы и воспринимаем как ландшафт. Такой режим и емть ландшафтный процесс. Он является холистическим и может возникать на разных масштабных уровнях. Никаких процессов внутри ландшафта (а такие высказывания есть и в западной географической литературе) нет и быть не может.
Итак, касательно понимания ландшафта можно констатировать факт неустранимого разнообразия позиций, что следует рассматривать не как фактор, препятствующий возможности коммуникации, а как индивидуальное (но не субъективное) начало, дающее толчок коммуникации в форме диалога, ориентированного на установление контакта между традициями, а не на его имитацию. Такая дискуссия возникла между мною и В.А. Николаевым, хотя, к сожалению, временные ограничения не позволили её развернуть. Между двумя точками зрения, позициями, лежит не истина, а проблема (Гагин В., 2001), которую надо решать. Но начало положено. Главное – чтобы не нашлось тех, которым захотелось бы превратить дискуссию в непорядочную разборку и остановить её (как это имело место в сентябре 2010 года в Симферополе на польско-украинской конференции «Ландшафт и туризм»).
Природопользование. Мне очень не нравится термин «природопользование», в том числе рациональное. Оно выражает потребительское отношение к природе, которая, на самом деле, есть наш фундамент, та основа, благодаря которой мы существуем. Мы сами являемся её проявлением. Так, о пользовании чем идёт речь? Ведь такое отношение привело к тому, что и человека стали именно потреблять. Власть, государство – это агенты, потребляющие Человечину, обесценивая Человека. В рамках такого понимания Природа, как и Человек, лишаются самоценности. Здесь и появляется «пространство» для словотворчества, вроде «коадаптивной оценки степени совместимости…» у Е.А. Позаченюк (хотелось бы узнать, что это за супер-оценка – «коадаптивная», если не просто пустое словотворчество: создаётся впечатление, что автор не понимает, о чём пишет), «устойчиво-ноосферного развития» или «коадаптивной парадигмы природопользования» у неё же. Если вопрос ставится о природопользовании, то уж точно нет смысла говорить о коадаптации (об этом я писал ещё в 1988 году, например, (Ковалёв, 1988)). Не думаю, что ландшафтное планирование должно основываться на такой терминологии. Уже давно и многими авторами ставится вопрос о том, что Природа – это субъект, с которым надо договариваться (позиция Юргена Мольтманна), что Природа есть самоценность (например, Ф.И. Гиренок, 1987). Поэтому вопрос необходимо ставить иначе: как следует организовать свою деятельность, чтобы минимизировать ущерб, наносимый матушке-Природе. И этот вопрос должен стоять первым. Очевидно, что для этого необходимо стать на путь самоограничения, без чего, кстати, никакая самоорганизация не происходит. Вот почему ещё более 20 лет назад мною был поставлен вопрос о коэволюции природы и общества (в это же время об этом писал и Н.Н. Моисеев), а 14 лет назад - о необходимости создания, в том числе на законодательном уровне, страны «Биосфера» (раньше я писал о государстве «Биосфера»). Что это такое? Это такая организация Геомира, которая должна обеспечить устойчивое воспроизводство биосферой (в общем случае – биоминеральной сферой) всех важных функций. Это положение было положено мною в основу стратегии согласованного развития/функционирования (взамен чисто антропоцентрической стратегии устойчивого развития), что однозначно требует сжатия антропосферы - области, прежде всего, производственной деятельности человека. Между прочим, это предполагает и полное разгосударствление, освобождающее человека из-под власти государства (об этом можно прочитать в статьях, размещённых на моём блоге и в монографии «Ландшафт сам по себе и для человека», (Ковалёв, 2009)). Думаю, это позволит решить проблему реализации планов регионального развития: регион – это не административно-выделенная территория с искусственно фиксированными границами, это совершенно иное образование (см. в тех же источниках). Решение вопросов регионального развития исключает участие административной системы в её современном варианте.
География и географические методы. Несмотря на то, что проблемы, стоящие перед географией, становятся всё более сложными, поскольку отражают целостный характер географической среды, независимо от того, присутствует человеческая деятельность, или нет, в докладах и материалах прослеживается отсутствие какого-либо сдвига в представлениях о структуре географии как науки. Всё те же направления – физическая, социально-экономическая (в разных вариантах), не говоря уже о более дробных вариантах. Но география исследует целостный объект, в соответствие которому мы теперь ставим термин «Геомир» (это - специфическая часть Мира). Даже выделение биосферы, особенно после работ Дж. Лавлока, уже выглядит искусственным. И совокупная деятельность человека на глобальном уровне уже воспринимается нами как вплетение в общий геосистемный режим планеты. Так, о какой дифференциации географии идёт речь? Единая среда требует единого рассмотрения. А на конференции звучало, что у эконом-географов отсутствует ландшафтный аспект (А.В. Дроздов). Да всё дело в том, что эти самые эконом- и социо-географы – никакие не географы. Именно это заставило меня сначала отказаться от архаичных направлений, а затем и приступить к разработке холистической географии, которая уж точно не предполагает подразделений. Но физическая география, как уровень описания Геомира с точки зрения физики, несомненно, имеет место быть. Нельзя связывать географию и с только пространственным аспектом: часто можно услышать, что это – характерная особенность географии как науки. Ничего подобного: география имеет дело не с пространством, а с активной средой, для научного описания которой возникает потребность во введении таких параметров, как пространство и время. В географической среде столько же временнόго, сколько и пространственного! Ведь это – динамическая среда с пространственно распределёнными параметрами.
Неоднократно приходилось слышать на конференции высказывания о географических методах. Так, в докладе А.В. Хорошев отметил, что «экологи стали применять географические методы». Но географических методов не существует, есть только методы, применяемые в географии. Если бы география располагала своими особыми методами, это значило бы, что она представляет собой нечто, совершенно отличное от всех остальных форм знания – биологии, социологии, и т. п., и её результаты были бы несовместимы с результатами других отраслей науки. Но это не так. Методы исследования универсальны, а география выделяется своей уникальной областью исследования. Но сразу возникает вопрос о соотношении ландшафтоведения и географии. Недаром кто-то из участниц конференции задал А.В. Хорошеву вопрос (надеюсь, я запомнил его достаточно точно): так что же ландшафтное планирование не включает из того, что относится к географии? Александр Владимирович даже растерялся – похоже, что всё. И это понятно: ведь при такой трактовке ландшафта (как геокомплекса или геосистемы) он становится чисто географическим объектом, а необходимость в ландшафтоведении отпадает – это дубляж. Но если ландшафт трактовать, как это имеет место у меня (в разных вариантах) – от визуально или, вообще, чувственно воспринимаемой организации рисунка, мозаики дневной поверхности до ментальной карты (mindshaft) потенциальных возможностей развёртывания бытия, мы получаем действительно интересную, но сложную основу для планирования. Попытку расставить акценты в таком планировании я сделал в тексте, опубликованном в Материалах конференции (текст лучше читать на моём блоге в неискажённом виде – с рисунком и утраченными в словах «áктор», «áкторы», «áкторные сети» буквами «á») и в презентации. Адрес блога: http://kovalev-x.blogspot.com/. Но это далеко не завершённое рассмотрение: это только начало. Такой подход требует отказа от видения ландшафта, как некоего вещественного объекта, с которым мы можем вытворять, что хотим. Ландшафт – это некий образ, паттерн, который близок к плану обустройства местности или жизненной ситуации в целом, а, следовательно, он не может существовать отдельно от индивида, реализующего тот или иной вид деятельности, сплетаясь со своим окружением. Здесь уже нет разделения на объект и субъект, исключается дуализм западной науки, нет жёсткого разделения на систему и её среду. Теряет всякий смыл разговор о Природе, в которой действуют и взаимодействуют системы (как это попытался представить В.Н. Петлин (Материалы конференции, 2011)) – системы действуют только в головах исследователей, представляя собой результат применения известной в науке парадигмы – системной: это только модель. При холистическом же взгляде на ситуацию дуализм исчезает, человек и его окружение сливаются в непрерывный коммуникативный режим, в котором возникают, развиваются и разрушаются коммуникативные ассоциации: Природа разговаривает, а ландшафт есть её лицо – лицо собеседника. Здесь уже нет места жёсткой иерархии, скорее, присутствует гетерархия как выражение постоянно меняющегося потока, в котором человек, общество и их природное основание сосуществуют неразделимо. Вот как появляется Человек, а не как какая-то там материальная составляющая вещественного «ландшафта»! Кажется, Ларошфуко сказал: это было бы так просто, если бы не было так сложно. Оказалось, что всё сложно. Ландшафт сам по себе – онтоландшафт – раскрывается неохотно, через множество индивидуальных/личностных проекций в сознании многих людей, взгляд которых направлен из поля культуры. Как эти образы взаимодействуют?
Выводы. К каким же выводам привело обсуждение сложнейшей проблемы ландшафтного планирования? Думаю, главный из них – это то, что участники конференции мало продвинулись в понимании проблемы (включая автора этих строк). Это звучало и в некоторых докладах, и в репликах за круглым столом. Почему так? Обратите внимание на слова Карлв Ясперса: «Мы столь же мало можем познать весь мир в целом, сколь мало мы можем спланировать его весь в целом, овладеть им всем в це­лом, изменить его весь в целом. Будь то мир как космос природы, будь то мир как человеческий мир — и в том и в другом случае он недосягаем для наших попыток тотально познать его и детально его переустроить. В обоих направлениях нет ни правильного, ни ложного устройства мира, напротив — люди встречают то устрой­ство, которое существует внутри их мира, застают его, обнаружи­вают его» (Ясперс К. 1992). А это значит, что предстоит большая работа и нужны другие конференции с целью дальнейшего обсуждения выявленных проблем. Главная из них – понимание ландшафта как целого. Именно это задаёт ограничения для разработки основ ландшафтного планирования, которое не сводится к территориальному планированию. Изменить ландшафт – это не то же самое, что посадить клумбу в сквере, хотя некоторая аналогия имеет место.
Когда мы воспринимаем ландшафт с точки зрения его эстетичности, это не требует обращения к динамике, порождающей привлекательность, но если мы ставим вопрос о ландшафтном планировании, то следует сразу связывать воспринятый паттерн с паттерном порождающей его динамики – конкретного геосистемного режима как организации пакета процессов. Спланировать изменение ландшафта – значит, спланировать изменение режима путём введения новых процессов и их согласования в обход конфликтов. Это сложно.
Хотелось бы отметить ряд очень интересных решений конкретных проблем, особенно в докладах А.В. Хорошева, Ю.М. Семёнова, Б.И. Кочурова и ряда других авторов. Исключительно хорошее впечатление оставил доклад мэтра современной географии, Владимира Александровича Николаева. Наоборот, странное впечатление осталось от доклада академика НАН Украины, Л.Г. Руденка, который представил украинское ландшафтоведение так, что о нём вообще лучше было бы не говорить. Недоумение возникло не только у меня. Даже К.Н. Дьяконов вынужден был задать ему вопрос: а есть ли ещё ландшафтоведы в Украине, кроме Петлина, ведь, как он отметил, в Украине много специалистов, занимающихся, прежде всего, теоретическими вопросами ландшафтоведения. Ответ оставил впечатление, что Л.Г. Руденко не владеет вопросом: он добавил только Позаченюк. Интересно: в Москве знают больше украинских ландшафтоведов, нежели директор Института географии НАН Украины, академик Л.Г. Руденко, который представил украинское ландшафтоведение как пустыню, в которой выжили только два полуживых кактуса.
Я хочу выразить благодарность организаторам конференции «Ландшафтное планирование» за приглашение, хороший приём и возможность выступить. Приглашаю принять участие в дискуссии на блоге в корректной форме: любые некорректные выступления администратором будут сниматься.
Дополнение. К вопросу о коадаптивной оценке. После выхода в свет книги «Экологические системы: Адаптивная оценка и управление», - М.: Мир, 1981, этот термин очень медленно стал входить в лексикон экологов и географов, хотя история становления адаптивного контроля (и, соответственно, адаптивного оценивания) начинается в 50-х годах прошлого столетия. В этой замечательной книге адаптивная оценка и адаптивное управление связываются с постоянной разработкой и внедрением новых методов контроля, оценки и управления ситуациями. Значительное место отводится дискуссиям на разных уровнях, на которых должен обсуждаться широкий круг вопросов экологического и социального плана, в том числе с лицами, которые должны принимать решения. Вопрос ставится так: как можно на практике осуществить динамический подход к непрерывному адаптивному управлению внедрением в окружающую среду. Это связано с большой сложностью оцениваемой ситуации, трудностью выявления параметров, отсутствием необходимых данных и т. п. Такая оценка носит выраженный асимптотический характер (и понятно, почему) с опорой на непрерывный мониторинг, тоже адаптивный. Я не встречал в публикациях Е.А. Позаченюк ссылок на эту работу. И совершенно очевидно, что никакой коадаптивной оценки быть не может – это выдумка автора, терминологический мусор. В настоящее время существует много работ, посвящённых вопросам адаптивной оценки состояния систем, например, с параметрической и непараметрической неопределённостью. Это очень интересное направление, которое ждёт своего внедрения в ландшафтное планирование, но оно требует специальной подготовки.

Ссылки на литературные источники:
  1. Гагин В. Системный Синтез "Лезвие жизни", Одесса, 2001. - http://314159.ru/gagin/titul.htm
  2. Капра Фр. Паутина жизни. Пер. с англ. под ред. В. Г. Трилиса. – К.: «София»; М.: ИД «София», 2003. – 310 с.
  3. Гиренок Ф.И. Экология, цивилизация, ноосфера. — М.: Наука, 1987. — 182 с.
  4. Ковалёв А.П. Коэволюция общества и природной среды как путь решения проблемы глобального экологического кризиса / Землеведение и глобальные проблемы современности. Тезисы докл. Всесоюз. совещания. – М., 1988. С. 30 – 32.
  5. Ковальов О.П. Ландшафт культурний і безкультурний. Культурний ландшафт: теорія і практика. Збірник наукових праць. – Вінниця: ПП ТД «Едельвейс і К», 2010. – С. 23 – 27.
  6. Ковалёв А.П. Ландшафт сам по себе и для человека. – Харьков: Бурун-Книга, 2009, 928 с.
  7. Пузанов И. Очерки Северо-Восточного Судана. Заметки и наблюдения натуралиста. Глава Ш. Порт Судан // Землеведение. - М., 1912. Книжка Ш - ІУ. С. 150-171.
  8. Солнцев Н.А. Основные этапы развития ландшафтоведения в нашей стране // Вопросы географии. Сборник ІХ. Ломоносовские чтения. – М.: ОГИЗ, 1948. – С.49 – 78.
  9. Ясперс К. Шифры трансценденции, 1992 - http://phil.usu.ru/library.htm?category=3&id=58
  10. The American Heritage Dictionary of the English Language, Fourth Edition, Copyright 2000, by Houghton Mifflin Company (Source: http://dictionary.reference.com/search?q=Landscape,)

3 коментарі:

  1. Уважаемый Александр!

    Вы пишете замечательные вещи - но у Вас есть один пробел - Вы читаете только себя. О том, что ландшафт - аналог русского слова "местность" знали и писали многие. И это предполагало обжитость. Я давно уже говорю, что надо бы разделить экосистемы и ландшафты и что компьютерный анализ (столь Вам и нелюбимый - ибо в нем Вы не сильны) ставит под сомнение естественность всепроникающих границ. Почитайте на досуге мое ландшафтное планирование - оно написано почти уже 10 лет назад - и там есть глава о культурном ландшафте - а на самом деле о ландшафте как таковом.
    ЧТо касается проверки алгеброй гармонией, то речь идет а выработке принципов понимания нашего вторжения в визуальную среду - не вижу в этом ничего дурного. В общем - читать надо коллег, уважаемый коллега...

    ВідповістиВидалити
  2. Александр Ковалёв3 листопада 2011 р. о 22:24

    Уважаемый Евгений!
    Благодарю за комментарий! Хочу ответить на ряд Ваших реплик. Я действительно читаю только себя, т. е. то, что я пишу от себя, я считываю со своих мыслей. Это – внутреннее чтение. Думаю, так должен поступать каждый учёный. Что касается чтения других авторов – в моей монографии «Ландшафт сам по себе и для человека» - ссылки на 744 источника, каждый из которых я, как минимум, тщательно просмотрел. Я понимаю: Вам обидно, что там нет ссылок на Ваши публикации, но ведь и в Ваших работах нет ссылок на мои работы. Ну, не повезло Вам немного.
    Местность и ландшафт. О том, что ландшафт есть аналог русского слова «местность» может и писали многие, но я, если Вы внимательно прочли мой текст, такой аналогии не вижу. Я говорю, что ландшафт – это образ, лицо местности, организация рисунка дневной поверхности в пределах местности. Это разные вещи. Определение ландшафта как организации рисунка дневной поверхности я дал ещё в 1991 году. Надо читать не только себя, но и коллег, уважаемый.
    Экосистемы и ландшафты. Делить надо не экосистемы и ландшафты, о чём Вы давно говорите, а экосистемы и биоценозы, поскольку экосистема – это форма организации живых организмов, которая реализуется в форме биоценозов. Этого не хотят признавать западные ландшафтные экологи. Ничего, признают.
    О культурном ландшафте. Нет, уважаемый Евгений, это Вы прочитайте мою статью «Ландшафт культурний та безкультурний» (на украинском, если трудно, есть переводчик) – там показано, что это такое.
    О нелюбви к компьютерному анализу. Знаете, Евгений, мне действительно трудно понять, что это такое, поэтому я обратился к специалистам (в Харькове, поверьте, их много). Мне дали такой ответ: компьютерный анализ – это случай, когда анализы вынужден сдавать не тот, кто так пишет (хозяин компьютера), а сам компьютер. Но вопрос в том, что мой компьютер (4-ядерный) новый и мощный и проблем пока не имеет. Если серьёзно, думаю, что Вы ещё не добрались до фигур Лиссажу и фазовых портретов каналов стока (я это делал лет 10 тому назад), есть у меня и спектральный анализ двумерных изображений, в том числе фотографий – это интересно (примеры есть в моей монографии).
    О гармониках и эстетичности. Никакими гармоническими анализами нельзя объяснить привлекательность того или иного пейзажа.
    О пробеле. Дорогой Евгений, Вы сделали мне колоссальный комплимент. Человек, у которого есть пробел(ы) – это живой человек, имеющий перспективу его/их заполнить. Пробел – это разрыв, не интегрируемость, а, следовательно, возможность создавать новое знание. Кажется, Монтескье сказал, что мозг, хорошо организованный, стоит больше, чем мозг, хорошо наполненный. Думаю, этим я отличаюсь от Вас. Но выступаете Вы очень хорошо. Это я Вам лично сказал, молодец. А вот во время работы круглого стола Вы продемонстрировали самовлюблённость и умение выдавливать всех других участников высокой частотой высказываний. Это то же, что толкаться локтями. Но, главное, читать и уважать надо коллег, уважаемый коллега.

    ВідповістиВидалити
  3. Максим Шевченко9 листопада 2011 р. о 23:23

    Дискуссия по данной теме была удалена, так как стороны позволяли себе некорректные высказывания в адрес друг друга. Пожалуйста, давайте жить дружно!

    ВідповістиВидалити