20 липня 2012 р.

Холистический взгляд на геосреду и проблема пространства-времени в географии.

Ковалёв А. Холистический взгляд на геосреду и проблема пространства-времени в географии. Поднимается вопрос описания геосреды как части универсума, претерпевающей эволюционное изменение. В соответствие этому процессу ставиться понятие о геопроцессе. Этот процесс рассматривается как составляющая всеобщего движения, которое Д. Бом именовал «Holomovement». Поднимается вопрос о некорректности применения традиционной пространственно-временной логики: организация не может описываться в координатах пространства-времени, поскольку и пространство, и время неотделимы от неё и без неё они лишены смысла. Злесь полезным может оказаться понятие хронотопа (хронотопоида), который следует связывать с логикой холизма. Обсуждается сложный вопрос географических «объектов» и геоорганизации, которая проявляется как холархия, в которой каждая часть/целое причастна к нескольким функциям. Это требует рассмотрения не холонов, а таких целостностей, как «холон - ниша», как и позиционной структуры организации в целом, которая устанавливается путём их взаимодействия. В этой ситуации полезными становятся понятия позиционной информации и компетентности. Каждый активный компонент - это, прежде всего, пакет отобранной информации, отражающий уровень его компетентности в плане участия в поддержании функций целого, что выявляется только через отношения с другими участниками.

Kovalyov A. Holistic view on the geomedium and the problem of space-time in Geography. The question of geomedium as a part of Universe description, the evolution changing is undergoing. The notion of geoprocess is correspondent to this process. This process is viewed as the part of whole moving which was named by D. Bohm as Holomovement. The question about incorrect application of traditional space-time logic arises: some organizations arn’t described by the space-time coordinate system use since either space and time are fused with organization and deprive of sense without it. The notion of chronotop (chronotopoid) can be good here to tie with holistic logic is required. The complex question about geographic “objects” is talked as well as geo-organization that as a holarchy is shown in which each of the part-whole is participating in some functions. This needs treatment not holons but such wholes as “holon - niche” as well as positional structure of organization in whole that becomes established through its interaction. In such situation the notions of positional information and competence become useful. Any active component – this is first of all the packet of select information, that its competence level conveys in the plane of its share of the functions of whole support that appears through relationship with other participant only.


Да. Вы видите, мы застреваем в старых значениях,
находящихся в колее - старая мысль, старая программа.
Теперь, поскольку мы смотрим в них,
они могут измениться; преграда убирается,
и новые значения могут восприниматься.
   Дэвид Бом. «Развёртывающееся значение»

Is spacetime a necessary feature
of a fundamental description of nature?
            Ho C.M., Kephart Th.W., Minic D., Ng Y.J. 

Область исследования географии, проблема её выявления и описания. На протяжении многих десятилетий географы пытались выявить ту область исследований, которая позволяла бы рассматривать географию как ветвь науки со своим объектом исследования. Возможно, первой такой удачной попыткой было введение Э. Реклю понятия о географической среде. Этот первоначальный образ выглядел несколько упрощённым, но заставлял задуматься над вопросом о том, что в нашем окружении есть нечто целостное, требующее ответа на вопрос о его особых свойствах и происхождении. Это был первый интегральный образ той области, которую призвана была исследовать география. Нельзя сказать, что идея была сразу понята. Первая попытка ввести в эту среду некоторый порядок в виде «геосфер» - лито-, гидро-, атмо-, позднее – биосферы, - с моей точки зрения, выглядела ошибочной, поскольку эти образования гомогенны, они расслаивали геосреду и даже учёт их взаимопроникновения мало что менял. Став догмой, эти представления, на многие годы затормозили развитие географической мысли. Куда более важным было рождение геосистемных представлений, хотя не в их начальном варианте. Они стимулировались развитием кибернетики, позднее – более сложных общенаучных концепций, прежде всего синергетики Г. Хакена и теории диссипативных структур И. Пригожина. Однако в географии это носило чисто бутафорный характер, поскольку новые методологические представления применялись к старому образу дифференцированной на земные сферы географической оболочки. В 90-х годах прошлого столетия автором было предложено совершенно иное представление о структуре геосреды в виде таких геосфер, как минеральная, биотизированная (биосфера) и антропотизированная (антропосфера) [Ковальов, 1997], позднее была добавлена дивосфера как новый уровень организации Геомира. В такой структуре каждый следующий уровень прорастает из предыдущих уровней организации и содержит в себе все основания, на которых они базируются, но не сводится к ним. На первое место вышло понятие организации. Организация – это то, что связывает части в целое, это система ограничений. Но связывает она части, которые сами являются формами организации. Она проявляется в виде структуры, которая может перестраиваться, усложняться и т. д. Организация – это, в некотором смысле, остановка эволюции, обусловленная установлением постоянных связей, это переход на замкнутую траекторию. Она предполагает существование своей противоположности – неорганизованности, того, что не может быть зафиксировано наблюдателем как нечто упорядоченное. Вместе они образуют нечто, похожее на магнит двухполюсник, разделить который невозможно: нельзя говорить об организации, отбрасывая неорганизованность. Основное различие содержится в характере поведения. Организация возникает тогда, когда участники, благодаря вхождению в режим коммуникации, выявляют и выходят на коллективные степени свободы, проявляя сродство по отношению к значениям. В этом и состоит суть самоорганизации. Организация, являясь источником коллективных степеней свободы, действует не локально и не может быть подвергнута аналитическому рассмотрению. Но и феноменологическое описание не даёт возможности вскрыть то, что лежит в основе организованности, которая разворачивается на основе локальных взаимодействий, представляя собой относительную оценку упорядоченности.
Такое видение коренным образом изменило суть дела, обеспечив эволюционное представление о геосреде. Теперь она стала рассматриваться как сложное образование, претерпевающее становление, как результат сложного процесса – геопроцесса, - особого проявления более масштабного процесса - всеобщего движения – Holomovement, - как его ввёл Д. Бом (например, [Бом, 1992]). Речь идёт о развёртывании геоорганизации, которая в скрытом виде присутствует в геосреде и внешне проявляется в виде множества различных порядков, связанных общими значениями. В этом суть: целое возникает именно как значение, объединяющее участников взаимодействия. Тогда это надо понимать так: скрыт не порядок, как у Д. Бома, а организация, которая может быть источником разных порядков, вероятность реализации которых зависит как от свойств самой организации, так и от контекста, определяющего пространство возможных порядков, и режима коммуникации между составляющими. Это требует использования ситуационного подхода, что, однако, сделать трудно. Об организации мы судим по характеру порождаемых ею порядков. Она развёртывается, распаковывается в некоторый порядок (это сопровождается его визуализацией), который можно подвергнуть измерению, сама же организация измерению не подлежит: это – связующий паттерн. Каждый порядок говорит о присутствии значения. Поэтому разные порядки проявляются как относительно автономные, «раздельно» существующие «независимые» объекты, сущности и формы, проступающие из подстилающей их скрытой организации. Поле организации спонтанно переходит в более упорядоченные формы (это будут холоны/орги, в геосреде – геохолоны/геоорги – сгущения организации с нечётко выраженными границами), которые начинают вступать в отношения между собой. Как только тот или иной порядок становится заметным, процесс видится как телеологический, направленный на достижение некоторого конечного состояния Геомира (как это имеет место при развитии зародыша из яйца)[1]. Вот что делает географию единым научным направлением, в котором нет надуманных традиционных разделов (они, к сожалению, продолжают существовать). Этот процесс можно мыслить как очень сложный поток – геопоток - многоскоростной гетерогенный континуум (и это только его физический образ), в котором спонтанно рождаются новые формы организации, проявляющиеся в виде новых порядков, проистекающих из одной организации. В этом континууме мы выделяем разные области с различными значениями, что ведёт к его дифференциации. Этот поток содержит в себе эволюционный потенциал, в этом движении проступают новые значения/смыслы. Так Геомир приобретает историчность, содержит следы прошлых состояний, становится овременённым, что делает бессмысленным введение так называемой «исторической географии»: геоуниверсум и так, согласно своей природе, историчен, поскольку испытывает непрерывное становление и содержит следы этого движения, причём каждый следующий зарождается внутри предыдущего, обеспечивая неразрывность целого. Итак, ведущим становится образ организации, паттерн, обладающий свойством эмердженции - способностью проявляться. Это свойство оказывается важным, поскольку паттерн организации не может быть выведен (даже постфактум) или предсказан на основе знания локальных взаимодействий между материальными составляющими.
Почему же до сих пор географы не исходят в своих работах из такого понимания? Дело в том, что на протяжении длительного времени географию связывали с описанием земной поверхности, считая её в основном эмпирической сферой знаний, что создало представление о ней как о сфере, содержащей множество разрозненных данных, распределённых в пространстве земной поверхности (своего рода география Паганеля). Даже сегодня объекты, входящие в её структуру, рассматриваются как географические в плане их географического положения (положения в системе так называемых географических координат), или, как пишут, их географического распределения (мне это непонятно!). Вот почему введение геосистемных образов не слишком сильно изменило представление о геосреде. И сегодня большинство авторов, считающих себя географами, связывают географию именно с пространственным аспектом. За ними следуют и представители других научных направлений (например, археологи [Orton, 2004], финансисты [OBrien, Keith, 1912] и др.). Считается, что достаточно взять какой-либо феномен, рассмотреть его в пространственном плане, озаглавив «география того-то», и готово. Наоборот, мало таких авторов, которые видят свой предмет исследования в аспекте отношений между феноменами самой разной природы или во взаимодействии разнородных полей, в выявлении этих отношений и объяснении той сложной структуры поверхности, которая служит основой географических исследований, не забывая, что эта структура - всего только вид сложного геоорганизма Геи - в разрезе. В таком варианте дневная поверхность становится дисплеем, на экране которого можно выделить различные домены, которые затем кладутся на карту [2]. Именно эту структуру можно подвергнуть геометрическому описанию. Но она уже не содержит следов целостности, она уже разорвана на фрагменты, которым мы придаём свои значения, не слишком думая о значениях, которые свойственны им самим, как самоценным образованиям.
Итак, сложнейшая динамика среды (некий режим) отображается в виде рисунка дневной поверхности, который постоянно меняется. Это позволяет рассматривать физическую дневную поверхность как палимпсест. Такой рисунок есть не что иное, как текст, запись режима, режим в свёрнутом, закодированном виде: кодом выступает язык дневной поверхности. Но этот режим охватывает куда большую область, нежели соответствующий фрагмент поверхности. Мы имеем расширяющийся конус контекстов (контекстуальных бассейнов), влияние которых стягивается, сжимается, упаковывается в данном рисунке (если он содержит в себе смысл), воспринимаемом нами как ландшафт. То же самое мы имеем в случае горных пород: их рисунок – петроландшафт - отражает сложный режим их образования, который нельзя свести к геометрии. В геологии для таких целей служит фациальный анализ, который основывается на значениях, а не на пространственно-временной логике.
Итак, геоорганизм нельзя представить как точку, движущуюся в пространственно-временных координатах или в фазовом пространстве, сколько бы измерений не вводилось. Поэтому становится непонятным вообще, что такое «движение геосреды», которое подобно развитию организма. Будучи сложным, в качестве составляющей он, к тому же, включает человека с его человекомерностью: мы имеем дело с нередуцируемой сложностью. Здесь присутствуют формы организации, описание которых требует введения несравнимых и несоизмеримых параметров. Геосреда – это непрерывно изменяющаяся приповерхностная область планеты, которая в одних своих местах выглядит на данный момент более организованной, в других – менее. Это та гетерогенная среда, в которой зарождаются и гуляют волны организации и дезорганизации, взаимодействуют разнородные поля, та область, к которой мы теперь можем применить новые образы «EvoDevo» [Ковалёв, 2012] или постепенного становления (gradual formation – «GF»). Теперь мы говорим, что имеет место особая геоорганизация, трансформирующая геосреду в супер-сложный или даже ультра-сложный геоорганизм (Гею), как претерпевающий становление Геомир, Геоуниверсум. Каковы же основные черты этой организации, что лежит в её основе, и как мы это выявляем?
Геосреда как Геомир: проблема описания. Геосреду мы воспринимаем, выявляя множество различий, которые являются источниками событий для нас (ментальных событий, меняющих состояние нашего сознания) и могут быть связаны в целостный образ. Поскольку ментальное событие влияет на состояние сознания наблюдателя, не следует ли считать его информационным квантом? Мы пытаемся организовать наши впечатления посредством различных категорий, в том числе проектируем эти впечатления на систему пространственно-временных координат, забывая, что сами категории пространства и времени являются чисто ментальными, они возникли в ходе развития цивилизации в связи с развитием производственной деятельности общества и связаны с выделением в среде объектов. Вводя пространство и время, мы, не задумываясь об этом, подспудно основываемся на их противоположностях - непространстве и невремени. Как их можно себе представить? Думаю, это и есть образы абсолютных «пространства» и «времени» (как их ввёл И. Ньютон), именно они служат тем умозрительным фоном, на котором может проявиться организация – форма, связанная с нарушением симметрии. Такой образ лишён различий и в нём отсутствуют события, столь необходимые для формирования образа времени. Это, так сказать, «точка» отсчёта. Более того, как наблюдатели, мы изолируем себя, выводим себя за пределы Мира и пытаемся построить его модели, требующие наличия точек отсчёта. При этом мы вводим так называемую пространственно-временную логику (установку). Это – следствие редукции, приводящей к жёсткому разделению объекта и среды. Именно поэтому идея И. Ньютона об абсолютном пространстве и времени, в котором настоящее представлено точкой «здесь - теперь» («сейчас»), получила столь большую популярность, в то время, как интересная реляционная позиция Лейбница – пространство и время как то, что выводится из порядка расположения и следования, т. е. как абстракция от целого - была отодвинута в сторону (понятно, это сложнее для представления). Но дело в том, что установившиеся представления о пространстве и времени основываются на предположении, что Мир вложен в пространство и время, будто существующие вне него. Но есть немало работ, в которых авторы задаются вопросом: являются ли пространство и время столь необходимыми для описания среды (например, [Ho, Kephart, Minic, Ng, 2012])? Для этого есть основания. Мы можем так поступать с относительно простыми объектами, но так нельзя поступать со сложными образованиями. На самом деле, мы воспринимаем множество различий, отношений, которые стремимся упорядочить, организовать в понятную для нас схему на основе их значений, имеющих смысл для нас. Анри Пуанкаре ещё в 1895 году показал ментальную природу пространства [Пуанкаре, 1990] и связал его с геометрией, указав, что в отсутствие твёрдых тел никакой геометрии не было бы. Можно взять некий объект и поместить его в эту удобную систему координат, ещё интереснее – в пространственно-временной континуум Минковского-Эйнштейна (изначально предложенного А. Пуанкаре) с его мировыми линиями (это, так сказать, «научнее»). Но образы пространства и времени проистекают из различий, которые мы воспринимаем чувственно (но не пространство и время!), сравнивая новые состояния с теми, которые хранятся в нашей памяти, т. е. они не первичны, это не феномены, а ментальные построения, абстракции. Память же – это способ удерживать в себе «происшедшее», отличное от текущего настоящего, анализ которого мы можем сделать только спустя некоторое время, это – свёрнутые порядки «прошлого», которые, на самом деле, входят в нынешнюю организацию[3]. Это очень важно понимать. Получается, что каждая целостность, проходя через онтогенетические этапы своего развития, свёртывает свои состояния, откладывая их в виде структурных напластований, которые влияют на текущее и будущие состояния. Сама траектория онтогенеза есть память, весь ход изменения ситуации записывается в её структуре. Но это ещё не всё: память оказывается основой для «видения» будущих состояний, некой перспективы развития, она лежит в основе каналирования движения. Отсутствие памяти требует совершения огромного количества актов выбора и невозможность участия в функционировании. Значит, надо говорить о потенциале или ресурсе, которым обладает целое. Этот потенциал следует связывать с потенциалами соседних образований. В онтогенезе происходит накопление прошлых состояний, что, в конце концов, делает структуру слишком консервативной. В результате, она теряет свой адаптивный потенциал, способность вести поиск нового (это - своего рода творчество), её поведение всё более жёстко детерминируется структурой, что увеличивает её инертность, но, одновременно, и определённость направления движения. Сказанное означает, что весь цикл есть не что иное, как движение организации к некоторому варианту паттерна. Ни сам паттерн, ни его изменение не являются материальными, хотя проявляются в виде упорядоченности материальной структуры. Необходимость изменений обусловлена тем, что в ходе онтогенеза наличная структура входит в противоречие с условиями. Именно структурные изменения мы воспринимаем как события.   
Итак, мы можем заключить, что в настоящем (текущем моменте) властвует не пространство-время, а событие, лишённое пространственно-временного контекста, оно вытекает непосредственно из ситуации, которая изменяется только частично, поскольку содержит составляющие с разной длительностью. Настоящее мы не анализируем, мы его переживаем, оказываясь включёнными в жизненный поток. Что касается времени, только изменчивость (с точки зрения внешнего наблюдателя) предполагает обращение к такому образу: Мир воспринимается как становящийся (но это значит, что и прошлое, и будущее присутствуют в настоящем как активные агенты!). Событие присутствует в ситуации, которая включает элементы «прошлого», «настоящего» и «будущего»[4], к тому же не упорядоченные в виде шкалы времени, а соприсутствующие в текущем моменте.
Итак, мы воспринимаем не пространство и время, а факты различия как следствие нарушения симметрии, которые стремимся упорядочить, увязывая их с ментальной картиной мира. Но различия – это не что иное, как проявления организации, выведенные на «поверхность» неупорядоченные факты её существования. Из них мы формируем образы пространства и времени, изымая из организации среды связанные между собой протяжённости и длительности, причём замечаем это, сравнивая последовательные состояния нашего сознания, которое само есть становление: синхронизм ситуации оказывается для нас дополненным её диахронизмом. Диахронизм – это не просто присутствие следов прошлого, каждый след вносит свой вклад в нынешнюю структуру, влияя на распределение энергии и характер движения вещества. Хороший пример – морфология троговой долины. Будучи сформированной движением ледника несколько тысячелетий тому назад, она сегодня определяет движение масс на склонах, разнообразие склоновых процессов и почвенно-растительного покрова: ледника давно нет, но его действие присутствует в виде морфологической памяти - трога. Это образование связано с жизнью, с одной стороны, долины, с другой – оледенения, - за которыми - два ключевых холистических процесса, каждый из которых организован определённым значением, лежащим в основе той или иной организации. Ключевой процесс – это организация, сочетание многих процессов, объединяемых неким общим значением, что обеспечивает движение к общей цели. Пока трог существует, присутствует и влияние создавшего его ледника (хотя долина уже имеет иной вектор развития в направлении нового морфодинамического аттрактора). Это влияние не ограничивается только подвижным водоразделом и устьем, как и началом формирования тела ледника, через фазу его максимального объёма до современного состояния, представляя собой развёртывание и свёртывание разных фаз-порядков одной и той же организации, что находит отражение в его меняющемся ландшафте. Здесь в свёрнутом виде присутствует вся геосреда как соучастник, её разные масштабные уровни, включая глобальный, постепенно стягиваются, упаковываются в локальный режим. Во всём этом последовательном движении мы узнаём действие, как долинного процесса, так и процесса, ответственного за оледенение в виде тела ледника: во всём своём хронотопическом объёме – от начала и до конца - этот единый режим пропитан целостностью.  
На относительность пространства и времени указывали Аристотель (пространство как порядок мест, topos, не существующий без вещей) и Лейбниц [Лейбниц, 1982], а И. Кант, Э. Мах, А. Пуанкаре рассматривали их как ментальные сущности. Получается, что за пространством и временем лежит нечто более фундаментальное. Это может быть только отличная от нас (наблюдателей) организация (иначе мы бы её не обнаружили). Тогда пространство и время есть формы проявления организации среды как следствия обнаруживаемого нами нарушения её симметрии. Ещё раз повторю: только неоднородность, изменчивость среды, как и наша способность выявлять их по причине нашей относительной изолированности, «требует» формирования образов пространства и времени. Они есть свидетельства наличия организации, которая не выявляется без контекста. В классической физике контекст заменён абсолютным фиксированным пространством-временем, а в общей теории относительности оно вообще становится самостоятельным агентом (?). Но вопрос не о существовании пространства и времени, а о том, что они неотделимы от организации, которую нельзя разложить на элементарные составляющие или компоненты, локализовать и положить на карту. Организация так проявляет себя – предоставляя возможность реципиенту с соответствующим уровнем сознания сформировать образ пространства-времени, но они неотделимы от неё, как неотделимы от материи.  
В качестве примера рассмотрим улыбку. Она проявляется в виде особой формы губ - конфигурации, имеющей для нас смысл, значение улыбки (все другие конфигурации губ мы воспринимаем как неулыбку). Этот смысл сохраняется в рамках некоторого диапазона конфигураций губ, за пределами которого происходит его разрушение (фазовый переход, катастрофа в смысле Рене Тома). Мы можем зафиксировать положение губ на карте лицевой поверхности, но не улыбки, поскольку она нематериальна: это только смысл. Смысл улыбки не может быть распознан, если взять только губы без лица в целом, а лицо, презентирующее человека, не может рассматриваться без этого человека: улыбаются не губы и не лицо, а человек: это – выражение его эмоционального состояния. Так улыбка простирается от губ на всего человека, не локализуясь в пределах лица. Состояние данного человека проявляется в форме его губ: это сигнал. Но просто улыбающийся человек выглядит несколько странно, что вызывает вопрос: а чего это он улыбается? Ответить на этот вопрос можно, установив ту обстановку/контекст, в которой человек находится или находился (в этом случае «прошлое» - воспоминание – становится настоящим, переставая быть прошлым). Итак, наша улыбка выходит за рамки биологического тела человека и никакая система координат не позволит описать этот феномен. Это же касается ландшафта и рельефа как проявлений организации поверхности, поэтому не может быть ландшафтных карт и карт рельефа: картографируется только материальная структура поверхности.
Итак, я исхожу из того, что организация не помещена в пространство и время как в четырёхмерный изотропный гиперящик, они слиты с ней и без неё их существование не имеет смысла. Онтически они нераздельны. Происходит не формирование пространственной структуры организма, как пишет, например, С. Гилберт [Гилберт, 1995, с. 88], а развёртывание его организации в виде последовательности нарушений симметрии среды, что даёт возможность сформировать образы пространства и времени. Это же имеет место и в случае систем: не система в процессе рождения оккупирует макроскопический регион пространства-времени, как пишет Р. Поли (по работе [Baianu, Brown, Glazebrook, 2007]), а некая часть самой турбулентной среды трансформируется в направлении нарастания упорядоченности, связности, разнообразия, спонтанно резонируя на сигналы-стимулы порождением различий и иного стиля поведения. Так организация охватывает всё большие объёмы среды, что сопровождается отмечаемой наблюдателем последовательностью событий, маркирующих этапы её становления. Организация как процесс означает отбор и усиление какого-либо режима из большого числа возможных вариантов. Поэтому среди одного порядка вдруг может появиться другой порядок меньшего масштаба, что отражается на поверхности иной организацией рисунка - ландшафтом. Такое можно заметить, например, в структуре растительного покрова. Несмотря на морфологические различия, разные режимы имеют общее основание. Их особенности определяются характером связей, зависящих от плотности соответствующих составляющих. Например, селевая масса возникает только в том случае, если плотность коллоидных частиц превосходит некоторое пороговое значение (такое тело не распадается на отдельные фракции при её движении и аккумуляции). Живой организм – более сложный случай: он может возникнуть только при условии достаточной плотности и необходимого разнообразия органических соединений определённого типа, способных поддерживать тонкие связи, обеспечивающие поддержание связующего паттерна. Их существование определяется воспроизводством внутренних отношений определённого типа. Чем тоньше связи, тем сложнее поддерживать устойчивость отношений, что требует сжатия: чем выше организация, тем больше проявляется этот эффект. Мозг – тому пример (мы живём в период формирования планетарного мозга). Все такие образования воспринимают внешний мир через свою поверхность, демонстрируя сложное поведение благодаря построению внутренней модели среды как коррелята. В этом содержится проблема, так сказать, физического описания: физика не работает со смыслами, она работает с материальными сущностями.  
Это касается и холонов/оргов, они не существуют в виде чётко очерченных образований в некоторой фиксированной части пространства-времени, поскольку каждый из них содержит в себе проявление целого, что не даёт возможности представить их как локальные образования: холархия – это не жёсткая структура, она пластична, изменчива, имеет нечёткие границы. Холоны/орги - это распределённые образования, разные части которых ответственны за разные функции, они несводимы к точке. Холон – это то, что способно реагировать на сигналы как целостность, производя информацию и выражая это в своём поведении, это – сгущения организации и коммуникации. Именно коммуникация обеспечивает выход на новые значения: смыслы, значения проявляются не как физические параметры, а как семиотические сущности. Холоны генерируют своё поведение и не имеют топологически замкнутых границ. Границы выполняют важнейшую функцию: через них холоны связываются с другими холонами и средой в целом, что обеспечивает их коэволюцию в рамках холархии. Поэтому важным оказывается вопрос об их относительных размерах. При больших размерах границы оказываются размытыми, нечёткими, возбуждения быстро затухают в непосредственной близости от них, что уменьшает способность холона воспринимать инновации и адаптироваться (растёт потребность в его разделении). В случае слишком малых размеров, холон оказывается во власти множества воздействий, его внутренняя дифференциация ограничена, а поведение хаотично, что затрудняет интеграцию в целое. Мы видим, что ведущая роль принадлежит не физическим, а информационным сущностям. Среда насыщена зародышами холонов, большая часть которых не может перейти критический порог «массы» и разрушается. В результате часть среды выглядит более упорядоченной на менее упорядоченном фоне, что вызывает у нас соответствующие впечатления, но картина постоянно меняется. Они не внедрены в пространство-время, а проявляют себя через дифференциацию среды, что позволяет говорить о пространстве-времени как абстракции от целого. На самом деле, пространство и время – это установка, ментальная линза (когнитоген). Вот почему то, что мы называем пространством и временем, есть всего только иллюзия, которая «растворяется» в однородной среде, лишённой следов организации. Искусственно отделяя их от организации, мы искажаем её. Это касается и географии, где часто употребляют термины геопространство и географическое пространство-время. В последнее время тема «Spatial Entities» стала активно разрабатываться западными авторами (например, [Casati, Varzi, 1997]). Такой подход, несомненно, имеет право на существование (особенно в связи с развитием ГИС-технологий), но не думаю, что его следует рассматривать как единственный, наиболее корректный и адекватный. Для практики он полезен, но важно понимать его корни и ограничения. Кстати, аббревиатуру «ГИС» («GIS») нельзя считать корректной, поскольку мы имеем дело с системами пространственных данных – СПД (System of Space Data - SSD). Эти формы представления данных используются не только в географии, но в самых разных сферах деятельности, так что география здесь не причём. 
Но откуда проистекает эта установка? Думаю, причина кроется в позиции наблюдателя, в его выходе за границы наблюдаемого. В результате он становится для наблюдаемого им Мира внешним, инородным телом (такой наблюдатель отличается особой – рационально-прагматической – позицией и ментальностью) и именно ему необходима унифицированная система пространственно-временных координат, предполагающая фрагментирование среды на пространственные и временные аспекты. Это – позиция пользователя, утратившего духовную связь с Миром. Но вот что интересно: при описании биологического организма не пользуются системой координат для отображения расположения органов (речь идёт об анатомии) и тем более функций, каждая из которых поддерживается совместным действием нескольких органов, которые, в свою очередь, не могут функционировать без других органов и организма в целом. Как отмечает М. Доннелли, используемая в медицине пространственная концепция не является количественной классической геометрией, основанной на расположении точек, скорее, это качественное отношение между простёртыми объектами типа частей тела [Donnelly, 2004]. Простирание – это развёртывание или развёрнутость, проявление сродства по отношению к среде как общему началу, связывающему всё. М. Доннелли пишет о человеческом теле, но в географии мы имеем подобную ситуацию: здесь мы имеем дело с геотелом [Ковалёв, 2009], морфологию которого отражает структура дневной поверхности. Моментальный снимок дневной поверхности можно считать аналогом анатомического изображения. Когда мы описываем речную долину, биогеоценоз, город или регион (например, в плане ландшафта Тюнена), расстояние между их частями ничего нам не даёт для понимания их устройства, гораздо большее значение имеет выявление участия частей в поддержании целого и целого в поддержании частей. Именно такой подход позволяет понять природу паттернов. Мы имеем ряд вложенных (nested) друг в друга уровней (но это не механическое вложение), на каждом из которых как бы развит свой мир, поскольку наличные в них образования сопоставимы по своим характеристикам и связаны более тесно. Речь идёт о сочетании единств с разным порядком. При этом необходимо иметь в виду, что целостности, единства не материальны, их нельзя потрогать, они проявляются благодаря эмердженции. Вот и получается, что, рассматривая геосреду как квазиорганизм (с его геотелом), в который мы включены, бессмысленно говорить о её отображении в системе пространственно-временных координат, требующих редукции целостности, удаления из неё таких внутренних свойств, как протяжённость/простёртость и длительность. Если я изображаю на карте поля, загоны для скота, пастбища, села, административные строения, школы, магазины и т. п., имеющие отношение к данному сельхозпредприятию, значит ли это, что я создаю его модель? Думаю, что нет: так можно отобразить только, так сказать, механические составляющие, детали этого сельхозпредприятия как машины, но игнорируется отношение между ними, игнорируется целое. Возможно, для отображения целостностей больше подходит термин «chronotopoid», который впервые использовал Р. Поли: «each level of reality comes equipped with its own family of chronotopoids (as originally introduced by Poli 2008» [Baianu, Brown, Glazebrook, 2007, с. 270]). Нечто близкое есть у А.А. Ухтомского - «хронотоп», им активно пользовался М. Бахтин[5]. Хронотоп – это  единство пространственных и временных параметров, направленное на выражение смысла, область проявления целостности. Основу хронотопа составляет его образ, выражающий основной смысл эпохи как этапа становления. Изменение хронотопа воспринимается именно как изменение имиджа (а не пространственно-временных параметров), но в рамках каждого из них он остаётся самим собой.
Итак, пространство и время в классическом их понимании, есть чистая абстракция. Только практическое отношение к среде, требующее выделения области действия и противопоставляющее нас ей, предполагает её описание с использованием такой логики. Такое отношение основано на фрагментации среды, выделении объектов и их отрыве от связанных с ними контекстов, поскольку объект – это то, с чем человек связывает свою деятельность, которая не может быть всеохватывающей. Но такая фрагментация основывается на внешних признаках, объект – это не часть среды, а именно фрагмент. Мы делим среду на составляющие, создаём границы, хотя в действительности это – целостность, без которой (улица без города, город без региона, речная долина без флювиального бассейна, парцелла без леса и т. п.) части теряют смысл: целое содержится в каждой части и каждая часть пронизана целым. Можно ли это выразить геометрически и можно ли это показать на карте? Гораздо важнее рассматривать отношения друг к другу тех или иных организованных данностей (entities) в составе более крупных объединений как целостностей, их взаимную связь в них (как они зависят друг от друга и как они пришли к такому отношению и объединению в целое). Гораздо важнее понять: как что-то может быть частью, если оно содержит в себе нечто от целого? К тому же, как выглядит это целое, как оно входит в часть? Это то, что нельзя отобразить с помощью точек, в виде выделов, доменов в пространственно-временной системе координат. Мы имеем дело с организацией, единством, основу которого составляют отношения, взятые во всей их совокупности и изменении. Нет сомнения, что на карте можно отобразить рытвины, овражки, балки и т. п. (как мы их морфологически вычленяем), входящие в структуру дневной поверхности, но это ничего не даёт для понимания того, как функционирует флювиальная сеть в целом. Выделяя такие объекты, мы разрываем функциональные связи. Никакой овражек не существует сам по себе, он вплетён в общую организацию и обусловлен ею, его присутствие обусловлено тем, что некие процессы (прежде всего, долинный как ключевой, выступающий как интегратор значений процессов и форм всех предыдущих уровней) создали соответствующие условия, которые ответственны за распределение потенциалов. Не может улыбка существовать сама по себе, без того, кому принадлежат губы и кто сейчас в хорошем настроении, которое может быть вызвано и воспоминаниями: без учёта этого мы будем видеть только несоответствие между улыбкой и текущей ситуацией. Привлекательный пейзаж красив не сам по себе, он поддерживается, обычно, менее привлекательным фоном, порождающим и поддерживающим его рисунок процессом, как и сложнейшим оценкой индивидом этого рисунка как ландшафта, что тоже предполагает соответствующую историю. Существенной становится онтология[6] (субстанциональная и событийно-процессуальная) этих единств.
Итак, следует выделять образования разных масштабов (уровней агрегации) и уровней сложности, которые характеризуются геоорганизацией, и искать ответ на вопрос: как они связаны между собой и как, так сказать, работают. Это требует ответа на вопросы о том, что представляют собой такие образования, и как мы приходим к заключению об их существовании. Важно понять возникновение траекторий отдельных частей в общем групповом поведении, как они вплетаются в общую организацию, как выявляют в ней свои роли.    
Географические «объекты» и проблема геоорганизации. Это сложный вопрос. Д.М. Мак, Б. Смиз и Б. Тверски пишут, что географические объекты являются во всех случаях пространственными объектами, связанными с земной поверхностью. Это районы, участки земли или водных тел, топографические свойства, подобные бухтам, мысам, горам и каньонам, холмам и долинам, дороги, мосты, а также части и объединения всего этого [Mark, Smith, Tversky, 1999]. Боюсь, это близко к тому, что называется наивной географией. Географическими они не являются: это - составляющие физиографического описания дневной поверхности. Несомненно, такие морфологические фрагменты видимой поверхности присутствуют (как мы их понимаем), но не следует забывать, что они выделяются из общего контекста и являются элементами структуры целостной дневной поверхности, не более того. Это опять-таки следствие выведения себя как наблюдателя за пределы геосреды. Мы буквально раскалываем единую дневную поверхность на объекты-фрагменты, которые уже не связаны друг с другом. Но образы бухты и мыса возникают только потому, что есть акватория и береговая линия с иными характеристиками, а образ гор (и соответствующий термин) – только потому, что есть равнинные территории: любые семантические различения производятся и имеют смысл только в рамках определённого контекста, на фоне чего-то иного. В действительности мы имеем дело с различными образованиями, представляющими собой композиции, ассоциации с их доменами, существование которых обусловлено их связностью, комплементарностью (это уже ставит вопрос об относительности границ соответствующих доменов). Для них характерна протяжённость, изменчивость, связность, качественные отличия, но, главное - организация, а зависимость от контекста ведёт к тому, что сам процесс выделения меняется от одного фрагмента к другому. Это значит, что объекты, о которых говорят Д.М. Мак, Б. Смиз и Б. Тверски, должны формировать некие ассоциации, выражающие наличие внутренних связей между ними и охватывающей их функциональной организации. Мы выделяем такие ассоциации/композиции по характеру рисунка дневной поверхности, что соответствует представлению автора о ландшафте. Но именно ландшафт попытались представить как нечто, состоящее из компонентов в соответствии с разделяющим всё и вся стилем мышления. Всё упирается в концепт, в общее представление о данном домене, его отношении к той или иной категории доменов и соотношении с другими образованиями. Кроме того, сами ассоциации могут выделяться по-разному. Это значит, что такие домены имеют не столько пространственно-временную, сколько тополого-семантическую природу. Это означает, что адекватная онтология «объектов» геосреды должна основываться на концепции часть/целое [Mark, Smith, Tversky, 1999]. Казалось бы, эти вопросы являются областью компетенции мереологии[7] и мереотопологии – формальных подходов, берущих за основу такие показатели, как покрытие частями, составляющими (parthood) и связи между ними (например, [Donnelly, 2004]). Такие подходы (parthood, region-based) представляются альтернативой эвклидовой геометрии и используются в тех областях, где пространственно-временные особенности не являются главными. Но может ли мереология приблизить нас к описанию реального устройства Геомира, части которого пронизаны, пропитаны целым? Оказывается, что мереологический подход очень ограничен в отрыве от топологии [Casati, Varzi, 1997]. Первичной формой восприятия среды является восприятие её топологических свойств. На первое место выходит относительность расположений, качественные характеристики и характер границ. При этом возникает вопрос: как части выделяются и представляются в процессе дифференциации и кодирования в языке? Хороший пример - биокоридоры и биобарьеры, где важны не расстояния и углы, не какие-то домены, а свойства тех или иных участков среды, позволяющие пропускать те или иные виды животных и растений или блокировать их продвижение (иногда такое движение осуществляет всё сообщество): биокоридор действует как целое[8]. Ещё один пример – город. Для того, чтобы сориентироваться в чужом городе, мы используем не углы и расстояния, а наше представление общего плана его построения. Итак, вопросы, которые возникают перед географами, - не «что и где расположено» и «когда оно возникло» (в рамках некоторой системы пространственно-временных координат), а, скорее: почему, на основании чего мы выделяем нечто из общего контекста? Как это нечто могло возникнуть? Какое место это нечто занимает в более общей организации, как оно с ней связано и что оно там делает?
Рассмотрение проблем, связанных с объектами географии, требует ответа на вопрос: что это значит - иметь своё – географическое - измерение? Думаю, это геоорганизация отличается от биологической, социальной и т. п. организаций. Но, в чём это отличие состоит? География имеет дело с особыми образованиями, и нас интересует, как должны «выглядеть» составляющие, из которых сложена геосреда. Их следует научиться распознавать. В подвижной геосреде одновременно происходят процессы отделения (автономизации) и интеграции, стабилизации и изменения. Такое может иметь место только в том случае, если активная среда состоит из относительно автономных образований, тесно сплетенных друг с другом и образующих целостности разных уровней. Следовательно, мы оказываемся перед выбором между двумя противоположными подходами – мереологией, связанной с выделением частей, и холологией, имеющей дело с целостностями. Недавно автором было опубликовано несколько работ (например, [Ковалёв, 2011] и др.), в которых предлагалось в качестве «геоэлементов» рассматривать геохолоны, сеть которых формирует геохолархию. Думаю, это верный подход. Но здесь есть одна сложность. Такие образования нельзя пощупать, они нематериальны (хотя включают материальную составляющую), но эмерджентны, и это свойство есть следствие взаимодействия всех их составляющих. Всеохватывающая организация с её эмерджентностью становится важнейшим агентом. Эмердженция – это проявление паттерна организации - морфодинамически согласованной структуры - на некотором масштабном уровне в некотором контексте (для этого требуется реципиент, способный воспринимать такие феномены). Именно этот паттерн и позволяет сформировать образ геохолона и геохолархии в сознании реципиента. Речь идёт о том, что процессы локального уровня организуются так, что организация, которая раньше «отсутствовала», вдруг становится заметной на глобальном уровне: она неожиданно проступает. Это говорит о том, что действует некий холистический (организующий) процесс, связывающий материальные процессы в целостность. Процессы локального уровня становятся более ориентированными и когерентными, действуя в направлении общей цели. Множество различий складывается в целостную картину, которая выглядит достаточно устойчивой и убедительной для нас. Именно наличие организации динамики некоторой части среды приводит к возникновению соответствующей морфологии поверхности, изменение которой говорит о её изменении. Возможность выявления паттерна организации и его изменений означает проявление смыслов, которые мы связываем с контекстно-зависимой активностью таких образований. Они выглядят как агенты, т. е. образования, способные самостоятельно действовать в направлении цели в сложной изменчивой среде (поэтому и ставится вопрос о том, что они представляют собой ту же самую среду, которая, однако, претерпев самоорганизацию, выделилась). Согласно [Barandiaran, Di Paolo, Rohde, 2009], для агента (как активно действующей единицы) с его агентностью характерны индивидуальность, асимметрия и нормативность. Агентность – это  генерирование поведения в рамках своей компетентности, это - производство информации. Это значит, что в рамках некоторой части среды спонтанно возникли условия, приведшие к развертыванию такой организации. Она включает выявление áкторов в среде и взаимодействие с ними.
Отмечу, что «тело» организации формируется как последовательность совершения выборов (принятия решений). Но для этого необходимо наличие некоторого количества активных составляющих, которые образуют сообщество, когорту, ассоциацию, группировку. Это имеет место уже на уровне минерального мира, где мы наблюдаем «социализацию» (особенно хорошо это выражено в селевых массах, сходах сухих песчаных масс на склонах (рис. 1) и т. п.). Это может показаться удивительным, но такое поведение очень напоминает поведение косяков рыб и стай птиц (когда расстояния между особями достаточно близки), хотя, разумеется, их поведение отличается большим количеством степеней свободы. Прекрасный пример – флювиальная сеть, покрывающая тело флювиального бассейна: она состоит из относительно самостоятельных водотоков, образующих холархию, действующую как сложный агент. В такой сети водотоки разных порядков выполняют разные функции. При образовании водотока более высокого порядка вся сеть становится более организованной, но чем выше организация, тем меньше область её реализации, что хорошо видно на рис. 2 (это касается не только длин водотоков, но и площадей, занимаемых поймами). Мы видим, что флювиальная сеть как целое состоит из «частей», в которых водотоки ведут себя по-разному. Значит, холистическая организация является как бы слоистой, причём с ростом порядка растёт сложность и устойчивость, что обеспечивается менее сложными, менее организованными оболочками. Самая «внешняя» из них является самой спорадической и самой чувствительной. Тогда это не столько иерархия, сколько гетерархия: все части в одинаковой степени важны. Например, есть чувствительная периферия, реагирующая на изменения условий и передающая сигналы об этих изменениях на следующие уровни сети. Это опять-таки напоминает поведение косяков рыб, стай птиц и стад травоядных, в которых особи на периферии выполняют функцию наблюдателей, быстро реагирующих на изменение ситуации. Отличием таких группировок является то, что правила в них действуют не локально, что проявляется в появлении дальних корреляций и проявлении единого плана строения. Никакая карта флювиальной сети не отражает эти свойства, она отражает только морфологию.


Рис. 1. Конусы выносов песчаных лавин со следами отдельных песчаных потоков. Поверхность выглядит организованной. Такие образования обусловлены определённой топографией поверхности склона, которую поток чувствует, а её изменения оказываются значимыми для потока. Фото А.А. Ивашиной.

        
Рис. 2. Слева: зависимость суммарной длины водотоков (N) разных порядков от порядка водотоков (данные нормированы на единицу), справа: отношения суммарных длин водотоков (территория США) смежных порядков (в направлении от 10-го к 1-му). Зависимости построены по данным из работы [Неспокойный ландшафт, 1981].

Позиционность. Чем сложнее организация, тем ближе её образ к организму. А это значит, что географы должны гораздо лучше понимать то, что было сделано за последние десятилетия в биологии, в которой преобладает органистическое видение. Мы имеем дело со сложными развивающимися структурами, для которых применимо понятие онтогенеза. В этой ситуации нам становятся полезными, например, представления об эпигенетическом ландшафте Уоддингтона, позволяющие понять механизм развёртывания позиционности структуры (а не структуры в пространстве) в режиме её становления. Здесь каждая часть формирующейся организации движется по направлению к своему будущему положению (позиции) через последовательность выборов, взаимодействуя со множеством других участников. Это - не движение в физическом пространстве, а движение в полях возможности, значимости, необходимости, компетентности и т. п., протекающее в режиме процесса становления (хотя каждый реализованный выбор меняет структуру такого ландшафта). Именно поэтому речь идёт о проявлении не пространства-времени, а организации, которую нельзя отобразить в пространственно-временной системе координат. Тут же возникает вопрос: а не становится ли хронотоп в такой ситуации агентом, определяющим возможность или невозможность онтогенеза организации? Допускает ли наличный, потенциальный хронотоп как часть среды возможность возникновения организации (как в случае яйца), соответствует ли он тому, что можно назвать характерным хронотопом, который обеспечивает устойчивое развёртывание онтогенеза? В эмбриологии эти процессы связываются с понятиями эмбрионального поля, морфогена и позиционной информации (я назвал бы это полем позиционных сигналов). Хаос способен быть источником некой организации при наличии градиента, например, разных температур в разных его частях. Здесь мы должны перейти к позиционным картам, отражающим сродство, совместимость, сочетаемость, компетентность, согласованность (“map matching”), значимость - относительное положение согласованных частей в общей структуре организации. Важным оказывается не положение в, так сказать, физическом пространстве, а адекватность и релевантность присутствия холона в более общей организации как части в целом (в плане полезности присутствия, компетентности, увеличения эффективности), его причастность к целому.
Итак, позиционность можно определить как значимость холона с данными характеристиками среди других участников в организации в целом (это определяет его место в общем плане построения), что обеспечивает её устойчивость и движение к цели. Речь идёт о встроенности частей в общий план построения целого, откуда и возникает то, что называется «давлением места»: есть некий общий план построения организации, которому соответствует набор входящих в неё узлов-позиций (позиций-аттракторов), ответственных за функции. Он обусловлен основными функциями, реализация которых связана не с конкретными частями (снова возникает вопрос о существовании частей), а со всей организацией. Это – важный момент: реализация функций связана с эффектом, обусловленным действием группы агентов, участие каждого из которых не определяется однозначно: функция – это проявление их взаимодействия. О такой позиционности можно говорить только при условии относительности автономии частей, способных воспринимать окружение и оценивать своё место в целом, улучшая согласованность его репрезентаций и меняясь в направлении специализации (роста компетентности). Составляющие могут быть разными и в разной степени участвовать в выполнении тех или иных функций. Поэтому следует говорить именно о позиционной структуре организации (здесь пространственно-временная система координат бессмысленна, мало что даёт и мереологическое описание, поскольку каждая часть причастна к реализации одновременно нескольких функций). Оптимальность организации определяется отношением адекватных и ошибочных действий и максимумом эффективности в некоторой области условий. Но что это всё значит? Это значит, что каждая составляющая имеет свою потенциальную нишу, а позиционность определяется отношением ниш, которые конструируются самими холонами. Взаимодействие происходит не между отдельными холонами, а такими единствами, как «холон – ниша». Причём ниши не заданы изначально, они, так сказать, проступают, вырисовываются постепенно, в совокупности формируя нечто, вроде изменчивого поля аттракции, разные области которого имеют разное притяжение. Это значит, что вся организация на уровне элементов аппаратурной реализации есть, прежде всего, организация ниш как систем ограничений. Важным является то, до какой степени данная среда допускает дифференциацию ниш, обусловленную функциями. Итак, ниша – это не только условия, связанные с ресурсами, она связана с участием в реализации функций, к которым может быть причастен тот или иной холон. Каждый активный компонент - это, прежде всего, пакет отобранной информации, отражающий определённый уровень его компетентности в плане участия в поддержании функций целого, что выявляется только через отношения с другими участниками. Выходит, что компетентность, наряду с другими важными показателями, образует поле, в котором движется холон. Если он не может найти своё место в отношении к функциям, он не может быть частью общей сети и не может продемонстрировать свою компетентность/полезность: они относительны. Он также должен быть согласован с соседними составляющими сети в плане метаболизма, проявлять толерантность по отношению к ним (важным показателем выступает область толерантности как диапазон условий, в которых участник может устойчиво выполнять свои функции). Такие ниши объединяются в более крупные бассейны и т. д. Всё движение носит характер итераций. Ниша имеет много аспектов и уровней, так как и сама функциональная организация является многослойной. Поскольку каждое единство «холон – ниша» - это, прежде всего, система ограничений и правил (информационный пакет), то его устойчивость связана с устойчивостью именно этих правил и ограничений. Ограничения постоянно хотя бы немного меняются, правила непрерывно нарушаются. Поэтому необходимо непрерывно совершать работу по согласованию внутреннего строения (Innenwelt) и среды (Umwelt), устанавливая степень отклонения между ними, пересматривать правила, ликвидируя одни и отращивая другие функции. Жизнь, как единство, представлена многими вариантами, в том числе человеком. Именно человек имеет преимущество перед другими проявлениями жизни: его модель среды наиболее специфицирована, что позволяет рационально подходить к решению вопроса о своей нише, но здесь есть свои ограничения.
Холон не воспринимает окружение, исходя из модели пространства-времени, он воспринимает часть тех возмущений, которые непрерывно возникают на его границе/поверхности, реагируя на их интенсивность, продолжительность действия, регулярность, частоту и т. п. Участки границы/поверхности, где такие возмущения носят регулярный характер, постепенно специфицируются, что делает контекст более определённым. Эти возмущения не раскладываются по пространственно-временным полочкам, они соприсутствуют как сигналы/факты, которые выделяются как значимые. Здесь всё зависит от интенсивности, продолжительности и характера их действия. Более ранние возмущения могут быть подавлены или усилены более поздними воздействиями и наоборот. Всё это переводится на внутренний язык значений. Воспринятые различия преобразуются в информацию – структурную и поведенческую. Это важно понимать: данные снимаются не со среды, а с поверхности, принимающей сигналы, при этом поверхность является общей для холона и среды. Ведущей функцией оказывается не вещественно-энергетический обмен, а коммуникация (как непрерывный процесс обмена значениями): всё воспринимается через значение, проявляющееся для реципиента в данной ситуации. А дальше всё зависит от внутренней сложности реципиента, но в любом случае внешняя среда моделируется, причём модель среды только коррелирует со средой и её, так сказать, богатство зависит от сложности воспринимающей структуры. Так, камень отвечает на освещение солнечными лучами нагревом и охлаждением, а растение – фотосинтезом и рядом других важных функций. Выявление больших возможностей требует более глубокой спецификации среды, что и определяет всё возрастающую потребность развития мозга как специфицированного в направлении обработки сигналов и выработки информации органа. Такое видение предполагает, по аналогии с биосемиотикой, развитие геосемиотики.
Позиционность устанавливается и подтверждается путём погружения в поле коммуникации. Она проявляется при наличии агентов, способных вступать в коммуникацию с соседними агентами и выделять из совокупности внешних сигналов то, что относится к их общей организации. Речь идёт о причастности, партнёрстве. Занять позицию означает найти своё место в общей структуре, стать партнёром. Всё, что не соответствует определённым требованиям, удаляется в ходе взаимодействия. Отношение между агентами и морфогенетическими полями определяется их способностью воспринимать сигналы, поступающие от полей, принимать решения о дальнейшем направлении движения, тем самым ограничивая возможность своих дальнейших изменений. Происходит каналирование развития в пределах так называемого эмбрионального поля – участка, где может происходить регуляция. Находящиеся здесь участники, образующие эмбриональное поле, могут реагировать на сигналы, вырабатывать информацию (делать выбор) о своём положении в пределах этого поля и запоминать её. Л. Вольперт [Wolpert, 1969] сформулировал концепцию позиционной информации (лучше говорить о сигналах), которая сообщает клетке (в общем случае – холону) указание о её местоположении по отношению к другим клеткам (холонам), т. е. определяет план развития исходного (потенциального) морфогенетического поля (как множества потенциальных холонов). Чаще всего это происходит благодаря наличию градиентов разных морфогенов, в геосреде в качестве которых могут выступать самые разные внешние факторы, действие которых не является локальным.
            Всё это оказывается важным при рассмотрении вопроса о месте человека в Геомире. Становится всё более очевидным, что человечество, с момента своего появления, находится в режиме поиска своей позиции, своего места в структуре Геомира. Такое место не имеет никакой связи с пространственно-временной логмкой.  В наше время в этом движении важнейшей целью выступает поиск форм организации, при которых человечество всё дальше отходит от антропоцентризма: растёт осознание того, что мы – часть Природы. Это – движение в направлении вписывания, встраивания в геосреду на основе согласования позиций с Природой как субъектом.      
Заключение. География постепенно меняет свои ориентиры, всё чётче определяется с областью своих исследований. Если раньше географы стремились описывать природу земной поверхности, опираясь на некие материальные компоненты, объекты, распределённые в её пространстве, то, сегодня мы уже понимаем, что наша область исследования представляет собой единую сложную динамичную среду, которая потенциально содержит неограниченное множество вариантов организации и сегодня уже видится как геоорганизм - Гея. Такое образование, с холистической точки зрения, есть геохолархия, состоящая из множества геохолонов/геооргов, способных обрабатывать потоки сигналов и производить информацию. Причём производство информации рассматривается как создание и совершенствование структуры, выработка поведенческих актов. Холоны/орги формируют сети и вырабатывают значения, тем самым определяя дальнейшее направление движения. В таких сложных образованиях оказываются определяющими не законы физики, а именно значения, которые на уровне человека становятся смыслами. Каждое из таких образований и геохолархия в целом имеет несколько слоёв организации, которые сжимаются по мере её усложнения: чем выше уровень организации, тем меньше его хронотоп. Но области с более высокой организацией проистекают из недр областей с более низкой организацией и без них существовать не могут. Именно это мы видим в структуре Геомира: от минеральной геосферы к биосфере, от неё – к антропосфере, в структуре которых также есть подобная дифференциация. Ведущим понятием становится организация. Это – новый путь мышления и новый взгляд на геосреду.
Хотя география зарождалась как наука, так сказать, пространственная, сложной проблемой, оказывается использование пространственно-временной логики, которая блокирует другие варианты описания Геомира. Вопрос в том, что внутри Геи как организма, если не делить его на фрагменты, выделяемые человеком с целью хозяйственного использования, априорных фрагментов, как самостоятельных единиц, не существует. Поэтому идея географии как дисциплины пространственной, не имеет ничего общего с природой геосреды и связана только с хозяйственной деятельностью. Именно поэтому любые воздействия человека на геосреду, в конце концов, охватывают её всю. Но человечество существует не в геосреде, оно включено в неё, является её составляющей, и уже давно выступает ведущим агентом, органом поиска значений, смыслов, определяющим направление движения геосреды в целом.    
… the cheese is holed, but there is no hole in it…
                                                                                    Casati R., Varzi A.C. Spatial Entities    

Литература:
  • Ковальов О.П. Географічний процес: що стоїть за цим поняттям? // Український географічний журнал, 1997, №4. – С. 45 – 51.
  • Бом Д. Развёртывающееся значение. Три дня диалогов с Дэвидом Бомом. Пер. с англ. М. Немцова. – Лавка языков, 1992. – 90 с. – источник:
  • http://spintongues.msk.ru/bohm/bohm.htm
  • Orton C. Point pattern analysis revisited // Archeologia e Calcolatori 15, 2004, 299-315. – источник:
  • http://www.progettocaere.rm.cnr.it/databasegestione/open_oai_page.asp?id=oai:www.progettocaere.rm.cnr.it/databasegestione/A_C_oai_Archive.xml:373
  • O’Brien R., Keith A. The geography of finance: after the storm // Cambridge Journal of Regions, Economy and Society 2009, 2, 245–265. doi:10.1093/cjres/rsp015. – источник: http://cjres.oxfordjournals.org/ at*on May 1, 2012.
  • Ковалёв А.П. Геопроцесс: рождение Геомира. Часть 2. Evo-Devo GeoUniverse (EDGU). Блог «Fundamental problems of Geography». – источник:
  • http://www.geography.pp.ua/2012/06/2-evo-devo-geouniverse-edgu.html
  • Ho C.M., Kephart Th.W., Minic D., Ng Y.J. Spacetime Emergence and General Covariance Transmutation // arXiv:1206.0085v1 [hep-th] 1 Jun 2012, pp. 1 – 11. – источник: http://arxiv.org/pdf/1206.0085.pdf
  • Пуанкаре А. О науке: Пер. с фр./Под ред. Л.С. Понтрягина. - 2-е изд., стер. - М.: Наука. Гл. ред, физ.-мат. лит., 1990. - 736 с - ISBN 5-02-014328-6.
  • Лейбниц Г.В. Переписка с Кларком // Соч.: В 4 т. Т. 1. / Пер. с латинского, франц. и немец. Я.М. Боровского и др./ - М.: Мысль, 1982. – 636 с. (Философское наследие. Т. 84).
  • Гилберт С. Биология развития: В 3-х т. Т. 3: Перевод с английского А.С.Гинзбург, Г.М. Игнатьевой под редакцией С.Г. Васецкого, Т.А. Детлаф. – М.: Мир, 1995. – 352 с.
  • Baianu I.C., Brown R., Glazebrook J.F. Categorical Ontology of Complex Spacetime Structures: The Emergence of Life and Human Consciousness // Axiomathes (2007) 17:223–352 DOI 10.1007/s10516-007-9011-2. – источник:
  • http://citeseerx.ist.psu.edu/viewdoc/download?doi=10.1.1.145.9486&rep=rep1&type=pdf
  • Casati R., Varzi A.C. Spatial Entities // Spatial and Temporal Reasoning, Oliviero Stock (ed.) Dordrecht: Kluwer, 1997, pp. 73-96. – источник:
  • http://hal.inria.fr/docs/00/05/32/72/PDF/ijn_00000096_00.pdf
  • Hobbs J., Blythe J., H. Chalupsky, Russ T.A. A Survey of Geospatial Resources, Representation and Reasoning. University of Southern California, Information Sciences Institute. – источник:
  • http://www.isi.edu/isd/LOOM/papers/russ/geospatial-report-public.pdf
  • Folch-Serra M. Place, voice, space: Mikhail Bakhtin’s dialogical landscape // Environment and Planning D: Society and Space, 1990, v. 8, pp. 255 – 274.
  • Donnelly M. On Parts and Holes: The Spatial Structure of the Human Body // MEDINFO 2004 M. Fieschi et al. (Eds) Amsterdam: IOS Press © 2004, pp. 351 – 355. – источник:
  • http://citeseerx.ist.psu.edu/viewdoc/download?doi=10.1.1.90.7535&rep=rep1&type=pdf
  • Ковалёв А.П. Ландшафт сам по себе и для человека / А.П. Ковалёв. – Харьков: «Бурун Книга», 2009. – 928 с.
  • Mark, D.M., Smith, B., and Tversky, B., 1999. Ontology and Geographic Objects: An Empirical Study of Cognitive Categorization. In Freksa, C., and Mark, D. M., editors, Spatial Information Theory: A Theoretical Basis for GIS, Berlin: Springer-Verlag, Lecture Notes in Computer Sciences, pp. 283-298. – источник:
  • http://www.ncgia.buffalo.edu/ontology/COSIT99MST.pdf
  • Duntsch I. Contact Relation Algebras. School of Information and Software Engineering University of Ulster at Jordanstown Newtownabbey, BT 37 0QB, N. Ireland, 2001 – Pp. 113 – 134. – источник:
  • http://www.cosc.brocku.ca/~duentsch/archive/cra.pdf
  • Ковалёв А.П. Геомир: связь сложности и комплексности // Учёные записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Спецвыпуск: по материалам конференции «Мир современной географии». - Т. 24 (63), № 2, часть 1, География. – Симферополь: ТНУ, 2011. – С. 34 – 39.
  • Barandiaran X.E., Di Paolo E., Rohde M. Defining Agency: Individuality, Normativity, Asymmetry, and Spatio-temporality in Action // Adaptive Behavior, 2009 17: 367. - DOI: 10.1177/1059712309343819.
  • http://adb.sagepub.com/content/17/5/367. - Sep 23, 2009.
  • Неспокойный ландшафт. Под редакцией Д. Брансдена и Дж. Дорнкемпа. Пер. с англ. Н.Н. Арманд под ред. Д.А. Тимофеева. – М.: Мир. 1981. – 188 с.
  • Wolpert L. Positional information and the spatial pattern of cellular differentiation. Journal Theoretical Biology, 1969, 25: pp. 1-47. – источник:
  • http://www.sciencedirect.com/science/article/pii/



[1] Вот почему нельзя вырастить степь или лес: они представляют собой не множество видов, а некую имплицитную организацию, которая постепенно развёртывается в соответствующую структуру, ответственную за специфическую морфодинамику. Ввести эту организацию искусственно невозможно. В такой организации каждая часть поддерживает другие части и целое, и поддерживается целым. Особи данного вида не присутствуют в биоценозе сами по себе, их присутствие поддерживается как необходимое всеми другими видами и контекстом.
[2] Возможно, именно картографы повинны в том, что географию стали рассматривать как, так сказать, чисто пространственную науку, забыв о том, что карта – это всего только статическая модель территории. Понятно, что лист бумаги видится как пространство (тем более, что на карте движения нет), которое, вроде бы как, существует. Но это – обманчивое впечатление. И мне совершенно непонятно, почему картографию считают разделом географии, а проекты создания национальных и прочих атласов – задачей географии (с точки зрения, например, господина Л.Г. Руденко). Думаю, это следствие глубокого заблуждения, а, возможно, и некомпетентности.
[3] В отличие от многих источников, в которых ситуация трактуется как обстановка, контекст, автор рассматривает её с реляционной точки зрения – как отношение между текущими состояниями реципиента и его окружения. В одной и той же общей обстановке, ситуация для разных реципиентов будет разной. На первое место выходит значение того или иного свойства среды для данной организации. Это крайне затрудняет её описание, если вообще делает возможным. Только в самых простых случаях, когда реципиент инвариантен, ситуацию можно описать.
[4] Я даю эти термины в кавычках, поскольку «прошлое» и «будущее» уже присутствуют в «настоящем», что не позволяет однозначно различать их в соответствии с временной логикой.  
[5] Ещё одно высказывание М.М. Бахтина, касающееся хронотопа, выглядит так: «a locality is the trace of event, a trace of what had shaped it. Such is the logic of all local myths and legends that attempt, through history, to make sense out of space» (по работе [Folch-Serra, 1990, p. 255]).  
[6] An ontology is a specification of a vocabulary of concepts, or in logical terms, predicates, together with some indication of their meanings [Hobbs, Blythe, Chalupsky, Russ].
[7] Mereology, the “Science of parts”, is a part of S. Leśniewski’s work on the foundations of Mathematics, developed from about 1915 onwards (Leśniewski, 1927 – 1931) [Duntsch].
[8] В последнее время стало модным писать о создании так называемых экологических каркасов, составляющими которых являются биокоридоры. Думаю, это всего только дань моде. Биокридоры не создаются, они существуют, и вопрос стоит только о том, чтобы не разрушать их или о создании условий для восстановления их функции. Это требует реализации концепции государства/страны «Биосфера» в рамках стратегии разумного развития (например, [Ковалёв, 2009]).

Немає коментарів:

Дописати коментар