Два года назад географы МГУ пригласили меня принять участие в дискусии по вопросам ландшафтоведения. Дискуссия состоялась на сайте кафедры физической географии и ландшафтоведения МГУ (landscape.edu.ru), и судя по количеству посещений была привлекательной для многих специалистов. Однако, полгода назад она была снята с сайта. В связи с чем, я решил вернуть тексты своих выступлений и тексты некоторых реакций администратора Козлова А. Приглашаю продолжить дискуссию на этом сайте. Мои реплики написаны чёрным цветом, реплики оппонентов - тёмно-синим.
Ковалёв А.
Мало что вызывало больше зла, чем вера, исповедуемая личностями и общественными группами… вера, что они являются единственными обладателями истины и, в частности, истины о том, как жить, чем быть и как поступать – и что те, которые отличаются от нас в убеждениях, не только ошибаются, но и являются плохими или сумасшедшими, и поэтому их нужно сдерживать и подчинять себе. Эта ужасающая и огромная наглость, когда кто-либо думает, будто только он прав, только он обладает магическим волшебным глазом, который видит истину, и что другие не могут быть правы, когда не соглашаются с ним.
И. Берлин
Некоторые слова настолько часто употребляются в житейских ситуациях, что обычные люди, не имеющие отношения к научной сфере, даже не задумываются над их точным смыслом. Поэтому о такой картине мира говорят как о профанистической или наивной. Но, создавая научную картину мира, учёные должны строить свои представления на более чётких определениях тех терминов, которые они используют, хотя это совсем не означает, что смысл, который в них вкладывается, может коренным образом отличаться от обыденного: научная картина мира – это уточнённая, менее размытая и в определённой степени редуцированная версия профанистического аналога. Научные понятия исходят из интуитивных представлений обычных людей. Понятно, что речь идёт не о самих терминах, поскольку за ними – пустота, а о тех абстрактных образах, которым эти термины ставятся в соответствие. В этом случае они становятся понятиями.
Одним из терминов, наиболее часто употребляемых в разных сферах жизни – в обыденной, в искусстве, науке – является термин «ландшафт» (как и «рельеф»). История его движения в пространстве смыслов за последние несколько десятилетий, особенно в советской и постсоветской географии, оказалась очень сложной. Если в дореволюционный период его значение практически ничем не отличалось от его обыденного понимания – как вида местности, пейзажа (эти значения зафиксированы как в БСЭ, так и в Толковом словаре русского языка Ожегова), то, начиная с 1914 года после появления известной работы Л.С. Берга этому термину было придано совершенно иное значение, связанное с представлением о так называемом географическом комплексе (опять-таки в понимании Берга). Но если вид местности – это образ, феномен нематериальный, то геокомплекс (в традиционном понимании) – чисто материальный объект. Разница колоссальная. Если в первом случае без субъекта восприятия обойтись нельзя в принципе, то во втором таковой существует как физический объект. Сложно понять, почему так произошло. Ведь в это время большинство российских географов, не говоря уже о западных, понимали под ландшафтом общий вид местности, следуя, прежде всего, Ф. Ратцелю. Следует отметить, что и сам Л.С. Берг (1904) пользовался именно таким пониманием. Итак, видится следующее: несмотря на то, что к этому времени на протяжении уже нескольких десятилетий механистический/материалистический подход (в этом суть физикализма) в научном познании подвергался серьёзной критике (например, Анри Бергсоном), география только начинала движение по этому пути, т. е. делалась попытка физически описать географическую среду. Именно в этом состояла суть так называемой физической географии. А суть механицизма известна: это разделение на элементарные части и анализ путём измерения и выявления так называемых законов природы. При таком подходе не только географическая среда (как и вся остальная природа), но и сам человек становились объектами исследования. При этом они искусственно вырезались из мира как целого. Понятно, что человеку с его колоссальной сложностью в такой географии места не нашлось, а антропогеография, получившая развитие в Х1Х веке, была постепенно вытеснена её уродливыми искажениями – сначала экономической, а затем – социально-экономической географией, в которых человеку отводилась роль трудового ресурса. Возобладал принцип: «разделяй и властвуй» - выделяй объект и, расчленяя его, властвуй над ним, приспосабливая к своим нуждам. Под природой и стали понимать только то, что удалось таким образом описать. Этого требовала прагматика производящего хозяйства. Понятно, что при таком подходе определяющую роль должен был играть тот, так сказать, «вес», рейтинг, который приписывался (часто, совершенно искусственно) тому или иному учёному. Особенно выраженным это было в СССР с его гипертрофированным централизмом и редукцией человека к уровню функционального элемента, что требовало неукоснительного следования положениям, заявленным тем или иным крупным маэстро. Наилучший пример - Лысенко в биологии. Имело ли место нечто подобное в географии? Думаю, что да. И связано это было именно с Л.С. Бергом, который в те годы развернул бурную деятельность сразу по многим направлениям, включая теорию эволюции (номогенез), ихтиологию, ландшафтоведение, климатологию и т. п. Думаю, что относительно ландшафта это была идея ad hoc, а такие идеи делают теорию ненадёжной. Попробуем разобрать некоторые основные моменты.
Прежде всего, это касается определения ландшафта. Поражает то, что Берг с лёгкостью отвергнул главное – этимологию слова, чего делать просто нельзя. По сути дела, это произвол в трактовке термина. Известным является тот факт, что термин ландшафт вводился в период Ренессанса в смысле природного фона на картинах художников. Это же касается и рельефа – термин, означавший (и означающий сейчас) некую конфигурацию по отношению к фоновой плоскости. Такой фоновой поверхностью может быть любая гладкая поверхность. Его можно определить и как организацию неровностей, или как организацию поля высот. Рельеф, если он присутствует, составляет органическую часть ландшафта. Анерт (1904) высказывался о рельефе как об орографическом ландшафте. Поэтому некорректно говорить о формах рельефа, такие формы присущи только материальной поверхности.
Давайте заглянем в БСЭ (Издание 2-е, том 24). Здесь две статьи. Первая, в которой ландшафт - это пейзаж. Вторая даёт научную трактовку термина «ландшафт географический» (будто география – это нечто особенное в данном, конечно, контексте), несомненно, в понимании Л.С. Берга: «однородный участок поверхности суши, окаймлённый естественными границами, в пределах которых природные компоненты (горные породы, рельеф, климат, воды, почвы, растительность, животный мир) образуют взаимосвязанное и взаимообусловленное единство». Давайте проанализируем этот шедевр. Горные породы (до какой глубины?) инертны, процессы происходят только на активных поверхностях, где свойства породы уже другие. Рельеф не материален и потому никак не может быть компонентом, это организация поля высот (гипсометрической поверхности), это некоторый гипсометрический план, наложенный на поверхность, в случае реципиента это - ментальный образ. Климат – не географический термин, это - термин климатологов (а теперь и психологов, социологов, правда, в метафорическом смысле). Климат – это организация режима погод - опять-таки интегральный образ. Он не может быть компонентом. Компонентом, если уж на то пошло, может быть только воздух атмосферы. Наконец, почему речь идёт только о суше? Далее, возьмём книгу Л.С. Берга (1952, с. 9), читаем: «закономерности, объясняющие взаимосвязи различных элементов географического ландшафта – климат, почвенный покров, растительность, животный мир, а частью и рельеф (к сожалению, не указывается, какой частью – А.К.), - становятся при этом способе изложения настолько очевидными и общепонятными, что без дальнейших объяснений сразу бросаются в глаза»: так и хочется зажмуриться. Ну, как? Вы это читали? Доказывать, оказывается, не нужно. Понятно, что в естествознании ничего нельзя доказать, можно только опровергнуть? Но обосновывать то нужно! И на таком необоснованном постулате строилось всё советское ландшафтоведение?! Позвольте, а как теперь с этими материальными компонентами это понятие ввести в социологию (социальный ландшафт), экономику (экономический ландшафт), политику (политический ландшафт), не говоря уже о перцептивном ландшафте Р. Арнхейма (1974)?
Второй важный момент – разделение ландшафта на части. Превратив ландшафт в геокмплекс (в традиционном понимании), Л.С. Берг начал кромсать его на неделимые части (постулат о последней неделимой части необходим для того, чтобы анализ был завершённым). Для этого, с его точки зрения, годилась фация. Что же мы получили в результате такого псевдонаучного трюка? Во-первых, феномен ландшафта, если придерживаться классической версии, неделим – это план, наложенный на дневную поверхность. Его нельзя разделить на части, которые характеризуются опять-таки ландшафтными свойствами. В такой же степени нельзя разделить на части рельеф, как и лицо: если не хочешь потерять лицо, не раскладывай его на части! Нельзя ходить по ландшафту, можно ходить только по местности как ландшафтообразующему пространству дневной поверхности, нельзя ходить по рельефу, можно ходить только по физической поверхности… Это же так просто. Во-вторых, разбиение на фации, если уж об этом говорить, касается не ландшафта, а некоторого фрагмента географической среды. И носит такое разбиение условный и относительный характер. Возьмите работу И. Пузанова (1912): как здорово человек, описывая коралловые рифы, высказывается о фациях как способе упорядочения индивидуальных наблюдений! И год – 1912! А ссылки он даёт на ещё более ранние работы, относящиеся к 80-м – 90-м годам ХІХ в, в которых авторы использовали фации. И, что, все эти люди были не правы? Кто из последователей Л.С. Берга задавался такими вопросами? Или в рамках догмат-теории можно задаваться только догмат-вопросами, на которые имеются заранее заготовленные догмат-ответы? Как всё просто: есть линейная шкала структурных составляющих (морфологических единиц) – фации, урочища, местности – и всё поразительное разнообразие рисунков дневной поверхности втискивается в эту надуманную, совершенно искусственную структуру. По этому поводу А. Пуанкаре: писал (1990, с. 136): «Словом, все хотели бы втиснуть природу в определённую форму, вне которой их ум не может найти удовлетворения. Но является ли природа достаточно гибкой для этого». Кроме того, среди последователей Л.С. Берга так и не нашлось ни одного, кто бы заметил, что местность вообще не является морфологическим элементом – это просто ландшафтообразующее (как и рельефообразующее) пространство дневной поверхности. Она может быть микро-, мезо- и макро-местностью, поскольку ландшафт (как и рельеф) может проявляться на участках самого разного масштаба.
Третий вопрос – возможность отображения ландшафта (как и рельефа) на карте. Издания изобилуют ландшафтными картами и картами рельефа. Но являются ли они таковыми в действительности. Я утверждаю, что это – карты дневной и гипсометрической поверхностей, на которых эти поверхности изображены с помощью специальных – картографических – знаков, не знание которых не позволяет их читать. Это – алфавит карты. В первом случае таким картам подходит название «физиографические карты», во втором – «гипсометрические карты» (если, конечно, имеются отметки и горизонтали). Ландшафт же и рельеф как образы местности могут быть сформированы в сознании в результате чтения карты, если, конечно, отображение не является хаотическим. Для этого необходим навык.
Итак, можно ли установить различие между наивной (профанистической) и научной трактовками термина «ландшафт»? Думаю, что да. Повторю: наивная трактовка ландшафта звучит просто: это - вид местности. Здесь нет ничего, что можно было бы подвергнуть научному исследованию. Совершенно иная ситуация возникает в случае научной трактовки: ландшафт – это организация рисунка дневной поверхности, воспринятая субъектом; «лицо» дневной поверхности (Ковальов, 2005); информационно насыщенный паттерн конгломерата (мозаики) однородных фрагментов дневной поверхности, содержащий некоторый план его построения, характеризующийся избыточностью; организованная совокупность следов действия геосистемных режимов в пределах некоторой местности как ландшафтообразующего пространства дневной поверхности, выступающей в качестве аналога экрана монитора; коммуникативная система (текст), связывающая обстановку и субъекта восприятия, что позволяет ему ориентироваться в пространстве дневной поверхности. В последнем случае следует иметь в виду, что множество следов разного происхождения наложены друг на друга. Это, так сказать, мультиаппликативная структура, охватывающая широкий спектр масштабов, в которой присутствует ряд гомогенных ландшафтов. Ландшафт в целом включает их, как и отношения между ними. Трактуя так ландшафт, мы исходим из того, что имеется некая глобальная «географическая машина» - геосистема, которая в разных своих частях находится в разных режимах, связанных маргинальными зонами. Её функционирование создаёт структуру земной поверхности в виде организации активных поверхностей – геокомплекса (геокомплекс как совокупность геомасс не имеет смысла – эти «геомассы» - только среда, в которой могут формироваться активные поверхности). Его верхней границей и наиболее выраженной его частью является дневная поверхность. По этой причине мы и говорим, что рисунок дневной поверхности содержит информацию о геосистеме, её организации: морфология есть застывшая динамика системы. Ведь это так просто. Это свидетельствует в пользу того, что ландшафт присутствует реально, вне, так сказать, восприятия человека. В любом случае есть некоторая более или менее выраженная организация, которую мы, каждый по-своему, воспринимаем как ландшафт. Эту организацию, этот план, наложенный на дневную поверхность, можно назвать онтоландшафтом. Тогда онтоландшафт – это ландшафт, так сказать, сам по себе. Он не может быть выявлен каким-либо одним методом.
А как быть с границами, о которых так безапелляционно писал Берг? Что это за естественные границы? Это что, изгороди? В природе границ нет. Есть области с переходными режимами, имеющие более или менее выраженную ширину. Надо было последователям Берга показать пример: разделить поверхность (забить колышки и натянуть верёвочки) на фации, урочища, местности… все должны видеть структуру такой, какой видят её они. А если кто-то видит не так, он не из их песочницы и ему в ландшафтоведении нет места! И попробуйте поставить под сомнение! В ответ – от обвинений в безграмотности и заявлений типа: «ваша версия не является общепринятой», до вопросов: «а что это даёт?». Но ведь в дореволюционный период ничего подобного не было. Авторы были свободны в высказываниях.
Итак, слово ландшафт (как и рельеф, – скульптурное изображение на плоскости), пришедшее из сферы искусства, уже было наделено определённым смыслом, и менять этот смысл никому не позволено! Все, кто им пользуется, должны подразумевать примерно одно и то же. Пусть для кого-то смысл будет более размытым, для кого-то боле чётким, но он один и тот же. Такие понятия объединяют науку и искусство. Именно по этой причине этот термин теперь используют и физики – как организацию видимой поверхности, возникающую в ходе лабораторного эксперимента. В 30-томной американской энциклопедии (Encyclopedia Americana, 1992) термин «ландшафт» связывается только с искусством – изображением на картинах и ландшафтным дизайном. И ни одного слова о его, так сказать, научной трактовке. Это – эстетика поверхности. Если бы это было не так, то как можно было бы говорить об эстетическом аспекте восприятия ландшафта? Это, что, геокомплекс, который мы по большей части не наблюдаем, воспринимается эстетически?
Теперь остановлюсь на вопросе о том, что представляет собой ландшафт для человека. Думаю, что он несёт в себе, прежде всего, коммуникативную функцию. Сущность коммуникация, согласно Г. Бейтсону (2000), состоит в создании избыточности, смысла, паттерна, предсказуемости и/или наложении ограничений на случайность. Коммуникация – это связь, сообщение, передача и восприятие некоторым образом организованных в пространстве или времени сигналов в форме знаков, совокупность которых формирует язык. Такое сообщение характеризуется избыточностью, позволяющей составить образ, представление, паттерн того, о чём идёт речь. Избыточность лежит и в основе возможности предсказания, когда выявленная (угаданная) организация (план строения) экстраполируется за пределы наблюдаемого фрагмента действительности. Хороший пример представлен на рис. 1. Эти паттерны различаются именно своей организацией. Паттерн слева представляет собой треугольник Паскаля с чётко выраженной фрактальной геометрией. Можно сказать, что режим, порождающий такой паттерн, характеризуется наличием репликатора. Паттерн справа, характеризующийся такой же статистикой, является неупорядоченным фракталом, т. е. отсутствием какого-либо плана построения. Это существенно сказывается на возможности их воспроизведения в памяти. Первый, обладая большой избыточностью и чётко выраженной масштабной инвариантностью, воспроизводится с лёгкостью, второй же может быть воспроизведен только статистически. Отсюда – и представление о так называемом нулевом ландшафте, выработанном в ландшафтной экологии. В принципе, такая ситуация предполагает просто отсутствие какого-либо ландшафта по причине отсутствия организации рисунка. Геосистемный режим кодирует своё действие, задача же человека состоит в том, чтобы декодировать сообщение и использовать полученную информацию.
Рис. 1. Примеры фрактальных паттернов: а – треугольник Паскаля как пример упорядоченного фрактала, б – неупорядоченный фрактал с такой же статистикой, как и в случае треугольника Паскаля (Квастхофф, 1988).
С этой точки зрения ландшафт, с одной стороны, представляет собой текст, который «пишет» геосистема на дневной поверхности, взывая к его прочтению. Формируется некая морфология поверхности, которая с ограниченной точностью передаёт организацию действий геосистемы в данных условиях. С другой стороны реципиент воспринимает этот текст, переводя рисунок в знаки и придавая им некоторый смысл. Происходит непрерывное сравнение двух паттернов – материального, т. е. того плана, который наложен на дневную поверхность, и ментального – внутренних образов. Формируемый смысл определяется тем, какая задача стоит перед реципиентом. Она может быть связана с перемещением по местности и, соответственно, выбором пути, или носить сакральный анимистический или тотемный характер, быть предметом специального исследования (геологического, геоморфологического, геоботанического, археологического и т. п.), наконец, просто созерцаться, в том числе с целью написания картины. В каждом случае одна и та же поверхность будет восприниматься по-разному, каждый раз она будет источником разной информации, которая будет основой определённого представления. Некоторое представление усиливает одни моменты восприятия и подавляет другие. Замечательный пример такой ситуации показан на рис. 2.
Рис. 2. Пример действия процессов активного группирования. Эта конфигурация наполнена бурной активностью. Создаётся впечатление, что пространственные организации, конкурирующие между собой, ведут упорную борьбу (по Marroquin J.L., Марр, 1987).
На ландшафтной конференции в Минске («Современные проблемы ландшафтоведения и геоэкологии», Минск, 2008) А.С. Викторов – автор замечательных разработок в области морфологии и динамики дневной поверхности - задал мне вопрос: «А что это даёт?» - в том смысле, что даёт новое определение ландшафта. Честно говоря, этот вопрос выглядит довольно странно: что может дать возвращение к этимологическим истокам слова, к его исходному смыслу, что может дать отрицание надуманной трактовки термина, который входит в язык общечеловеческой культуры… Да и что вообще может дать иная точка зрения, не лишённая смысла? Попробую ответить. Прежде всего, любая иная точка зрения меняет картину мира. Что касается моего понимания ландшафта, оно делает её более упорядоченной и, в то же время, более простой, менее синонимичной; оно связывает географию с другими направлениями науки и культуры – изобразительным искусством, архитектурой, ландшафтным дизайном… Мне понятно происхождение этого вопроса: тем, кто всю жизнь, не задумываясь, пользовался устоявшимися догматическими представлениями, очень трудно отказаться от постулатов, которые они сделали для себя основополагающими. Ведь тогда название книги «Рисунок ландшафта» (Викторов, 1986) становится некорректным, поскольку сам ландшафт и есть рисунок, то же можно сказать и о названии книги «Основные проблемы математической морфологии ландшафта» (Викторов, 2006). Ведь понятно, что речь идёт не о рисунке ландшафта, не о морфологии ландшафта, который сам есть форма, а о рисунке и морфологии дневной поверхности. А это уже совсем другой объект исследования. Ландшафт же в плане математического описания может рассматриваться, пожалую, только с позиции топологии и вероятностной теории смыслов В.В. Налимова. Что же касается метрики ландшафта, сомневаюсь, что на него можно было наложить какую-либо метрику, включая информационную энтропию Шеннона. Ландшафт не характеризуется численной мерой. По-человечески я понимаю Алексея Сергеевича: как можно отказаться от взглядов, которые положены в основу всех прошлых публикаций? Но делать то это придётся. Наука не может существовать, если не ставит под сомнение свои достижения. В противном случае она становится казарменной формой знания – «не надо думать – с нами тот, кто всё за нас решит» (слова В. Высоцкого). Кроме того, география – это одно из направлений науки и культуры вообще, и связь эта должна проявляться, прежде всего, в корректном использовании терминов, тем более пришедших извне. Но что же это даёт? Это меняет картину мира, делает её более согласованной и понятной. Кроме того, это вводит человека в исследовательский контекст. И, возможно, это главное.
Литература:
Анерт Э.Э. Путешествие по Манчжурии // Записки Императорского Русского географического общества. По общей географии. – С.- Пет.: Тип. императорской АН, – Том ХХХУ, 1904 – 566 с.
Бейтсон Г., (2000): Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии: Пер. с англ. – М.: Смысл,. – 476 с.
Берг Л.С. Предварительный отчет об исследовании озера Балхаш летом 1903 г. // Известия Императорского русского географического общества, 1904. – Т. ХL, 1904. Вып. ІУ. – С.-П.,– С. 594 – 599.
Викторов А.С. Рисунок ландшафта. – М.: Мысль, 1086. – 179 с.
Викторов А.С. Основные проблемы математической морфологии ландшафта. – М.: Наука, 2006. – 252 с.
Квастхофф У. Конечные автоматы с вставками: континуальные аспекты дискретных систем / Фракталы в физике. Пер. с англ. – М.: Мир, 1988. – С. 650 – 655.
Ковальов О.П. Географічний ландшафт: Науковий, естетичний і феноменологічний аспекти. – Харків: Екограф, 2005. – 388 с.
Марр Д. Зрение. Информационный подход к изучению представления и обработки зрительных образов. Пер. с англ. – М.: Радио и связь, 1987. – 400 с.
Пузанов И. Очерки Северо-восточного Судана. Заметки и наблюдения натуралиста. Глава Ш. Порт Судан. // Землеведение. – М., 1912. Книжка Ш – ІУ. - С. 150 – 171.
Пуанкаре А. О науке: Пер. с франц. – М.: Наука, 1990. – 560 с.
Encyclopedia Americana. International Edition: Grolier Incorporated, 1992. - V. 16.
Ответ администратора сайта Д. Козлова: 30 Октября 2008, 23:00:42
"Первостепенное значение для дальнейшего прогресса ландшафтоведения имеет расширение и углубление экспериментальных полевых исследований, в особенности стационарных, а также ландшафтное картографирование. Лишь на этой основе можно преодолеть тенденцию к БЕСПЛОТНОМУ ТЕОРЕТИЗИРОВАНИЮ и сосредоточиться на разработке конструктивных концепций, которые позволят существенно поднять общественную значимость ландшафтоведения" А.Г. Исаченко, 2006.
Ответ А.П. Ковалёва: 03 Ноября 2008, 14:39:25
Мне было очень приятно обнаружить реакцию на мою статью в Форуме со стороны Даниила Козлова. Уже тот факт, что товарищ среагировал так быстро, говорит о том, что его заинтересовал материал. Правда, меня несколько удивил тот факт, что уважаемый отреагировал, взяв цитату из работы А.Г. Исаченко. Теперь я в растерянности: кому отвечать – Исаченко или Козлову? Но поскольку замечание принадлежит именно Д.Н. Козлову, у которого, судя по всему, не нашлось собственных мыслей, (хотя, на самом деле, это свидетельствует об отсутствии культуры дискуссии) я постараюсь дать ответ именно ему. Это похоже на попытку опустить шлагбаум.
Вообще говоря, очень плохо звучат фразы, подобные приведенной цитате. Создаётся впечатление, что некто утверждает, что теория, которой он придерживается, в полной мере соответствует истине, к тому же абсолютной, и все остальные должны, неукоснительно следуя ей, отправляться в поле с целью картирования ландшафтов. Если ты будешь соответствовать этому условию, тебя погладят по головке, оценят, где-то упомянут и т. п. Главное – попасть в фарватер, найденный кормчим. Но наука – это не свод теорий – любая теория есть только временная остановка, некая удобная компактная организация эмпирических фактов, которые, к тому же, подбираются так, чтобы её подтверждать. Этого не могут понять апологеты берговской (будем так её называть) линии «ландшафтоведения». И это понятно: если всю жизнь дышать воздухом с пониженным содержанием кислорода, то как можно понять, что где-то ситуация может быть иной. Поэтому сторонники «общепризнанной» теории сами себя загоняют в догматическую яму, которая со временем только углубляется. Но каждая теория, если её сравнить с живым организмом, производит продукты собственной жизнедеятельности, в которых, при достижении ими некоторой критической массы, сама не может пребывать. Это - своего рода догмы-экскременты, которые заполняют эту самую догматическую яму. Я хочу подчеркнуть этот факт: это делают сами сторонники догмата. С этой точки зрения очень интересны взгляды Ю.А. Шрейдера (1990, с. 34). «…горе тому уму, который превращает предвзятую идею в условие правильного философского мышления. Полный крах философствования наступает, когда некий язык выражения идей становится обязательным для выражения мыслей. Тогда мысли начинают соотноситься не с действительностью, но с предопределённым способом говорить об этой действительности». Он пишет о том, что в идеологизированных системах проявляется «способность идеологизированного существа искренне соглашаться с любой нелепицей, как только авторитетный источник признает её должной» (Шрейдер, 1990, с. 37). Возможно, мне стоило бы ответить Д.Н. Козлову именно этим высказыванием Ю.А. Шрейдера и на этом закончить. Но я позволю себе продолжить.
Что значит теоретизировать? Это значит - составлять абстрактный образ, наводить план на совокупность эмпирических фактов, относящийся к объекту исследования, который позволяет этот объект исследовать дальше. Любая теория - это ограничения, наложенные на совокупность эмпирических фактов. Без теории никакого конкретного исследования провести нельзя. Поэтому теоретизирование является обязательной составляющей научного исследования. Любая теория строится на основе отношений между понятиями, призванными отображать объект исследования. Качество теории определяется тем, насколько адекватно и просто понятия в своей связности отображают исследуемый феномен. В географии же возникло множество терминов, претендовавших на роль понятий, но, как оказалось, все они касались одного и того же. Это и породило «терминологическое столпотворение»: многие термины начали конкурировать между собой. Кстати, это хорошо было показано А.Г. Исаченко (1953), хотя уже в этой работе им была сделана попытка всех расставить по местам с указанием, за кем надо следовать. Но понятийная сеть не формируется раз и навсегда. Она постоянно изменяется, стремясь свести к минимуму затраты «когнитивной энергии». В географии мы имеем дело с настолько сложной ситуацией, что надеяться на то, что в обозримом будущем будет создана удовлетворительная теория, не приходится. Более того, не может быть и речи о сугубо географической теории, поскольку основу такой теории должны составлять некие общенаучные методологии, например, механицизм, теория информации, синергетика и т. п. В первом случае мы будем иметь физическую географию, во втором – информационную, в третьем – синергетическую и т. п. Это и привело меня к необходимости развести основные термины, давно использовавшиеся в географии – геосистема, геокомплекс, ландшафт, - по, так сказать, своим местам, что и было сделано. Геосистема – машина (как организация), связывающая все элементарные процессы – в целостность. Это – пакет процессов, корреляционал. Она глобальна. Эти процессы должны быть в определённой степени согласованы и сочетаемы между собой. Она едина, но представляет собой множество динамических и функциональных режимов, которые связаны между собой маргинальными состояниями. Итак, геосистема - это очень сложная абстракция. У нас нет возможности её наблюдать. В том то и проблема, что ситуация в географии подобна таковой в квантовой физике. Мы можем наблюдать только следы. И никакие полевые исследования на конкретных территориях не позволят её существенно улучшить. Однако без чёткого понимания того, с чем мы имеем дело, выходить в поле бесполезно. Второе важнейшее понятие – геокомплекс, который, в отличие от традиционной точки зрения, я определяю как организацию активных поверхностей, выработанную действием геосистемы. А так называемые геомассы (в терминах Н.Л. Беручашвили), к геокомплексу никакого отношения не имеют. Они выступают только в качестве вещественной среды, в которой эта структура возникает. По большому счёту геокомлекс тоже единственен на нашей планете, но в разных своих частях он отличается структурно, что отражает те различия в режимах геосистемы, которые более или менее регулярно воспроизводятся в разных частях геосреды. Мы можем включать геокомплекс в геосистему или не включать – от этого мало что меняется. Важно понимать, что геокмплекс – это своего рода канал, по которому геосистема движется как поток, постоянно воспроизводя его структуру. Он выражен морфологически, а морфология, как известно, есть застывшая динамика системы. Наконец, ландшафт! Что это такое? Частью геокомплекса, причём наиболее активной и важной, является дневная поверхность, которая определённым образом структурирована. Следствием такой структурированности является некоторый рисунок дневной поверхности, характеризующийся некоторой организацией, композицией. Вот эту организацию, которая содержится в таком рисунке, я называю онтоландшафтом, т. е. это - ландшафт сам по себе. Собственно же ландшафт есть та часть организации рисунка, которую воспринимает тот или иной человек (и в определённой мере животное). Но каждое восприятие носит индивидуальный характер. И я заявляю, что именно такое понимание ландшафта в наибольшей степени соответствует его этимологическим корням. Ландшафт есть единство отношений между однородными фрагментами дневной поверхности, схваченное наблюдателем (ещё одно определение). В таком понимании ландшафт проявляется как отношение между наблюдателем и дневной поверхностью. Это – паттерн. Вот почему он может рассматриваться с разных точек зрения – научной, эстетической, феноменологической, сакральной, практической и т. п. Уважаемый Даниил, не будете же Вы приписывать сакральность или эстетичность геокомплексу! Во всех этих вариантах рассмотрения нам не обойтись без человека. Теперь всё стало на свои места: геосистема «вышивает» рисунок дневной поверхности, располагая определённым образом следы своих действий и тем самым, отражая свою организацию. Цель же ландшафтоведа состоит в том, чтобы вскрыть организацию рисунка и перевести её на язык динамики. Вот эти положения и возмущают моих оппонентов. Но это не моя прихоть. Это не я ввёл такое понимание ландшафта, я только точнее определил этот термин как научное понятие. Это – возврат к корням, но этот возврат как раз и поставил под вопрос «достижения» Берга, который просто извратил смысл слова «ландшафт». В результате получилась не теория, а некое надуманное наукообразное скопище терминов, ничего не выражающих. Но этим взглядам следовали, поскольку это давало определённые преимущества в плане карьерного роста. Вообще говоря, это похоже на ситуацию, имевшую место в средневековье, когда ставить под сомнение взгляды Аристотеля было просто не положено, и все только и занимались, что схоластически их «перемалывали». Вот Вы, например, со своими соавторами (Пузаченко М.Ю., Санковский А.Г., Козлов Д.Н., Сиунова Е.В., 2006), пишите о каком-то ландшафтном покрове, по которому Вы, я так понимаю, гуляете. При этом оказывается, что этот самый «ландшафтный покров» соответствует «land cover» в ландшафтной экологии. Но это ведь совершенно произвольный перевод установившегося термина. Выходит, это новое понятие, которое надо как-то вводить в понятийную сеть. Но дальше в этой же статье отмечается, что это понятие по своему содержанию, безусловно, связано с ландшафтом, но в отличие от него ориентировано на наблюдаемые и измеримые свойства средствами дистанционной информации (с. 70). Но ведь так делать нельзя. И у ландшафтных экологов, которые сами признают, что не могут дать чёткого определения ландшафта, хотя чаще всего сводят его к мозаике ареалов различных экосистем, организованные в сложные паттерны (комбинации) разных масштабов (Miles, Cummins, French, Gardner, Orr, Shewry, 2001). Мозаика – не «land cover», мозаика есть мозаика. Она имеет свою пространственную организацию. А «land cover» - это разные типы дневной (в крайнем случае – земной, как её понимал Р.И. Аболин) поверхности (покрытий), которые различаются в том плане, в каком написано в Вашей с соавторами статье, но, конечно же, и по другим критериям, прежде всего на основе визуальных различий. Между прочим, их выявляют и животные. Тот пространственный паттерн, который образуется различными «land cover» в рамках некоторой (ландшафтообразующей) территории, т. е. местности, как раз и есть ландшафт. И термин «рельеф» в этой статье Вы используете некорректно. Вот так Вы вместе со своими соавторами вносите путаницу в структуру понятийной сети, после чего указываете, кому что делать.
Уважаемый Даниил Козлов! Дискуссию можно начинать в том случае, когда чувствуешь, что ты к ней готов. В Вашем случае это не просматривается, о чём свидетельствует Ваша неуместная реплика, сделанная из-за спины Исаченко. Думаю, Вам ещё надо немного погулять по ландшафтным покровам. Что же касается ПЛОТНОГО и БЕСПЛОТНОГО ТЕОРЕТИЗИРОВАНИЯ, время всё расставит по местам. Вот видите, пришло время и термин «ландшафт» удалось поставить на своё место.
Литература:
Исаченко А.Г. Основные вопросы физической географии. – Л.: Изд-во Ленинградского госуниверситета. 1953– 391 с.
Пузаченко М.Ю., Санковский А.Г., Козлов Д.Н., Сиунова Е.В. Соотношение ландшафтообразующих факторов на уровне биосферв / Ландшафтоведение: Теория, методы, региональные исследования, практика. Материалы Х1 Международной ландшафтной конференции. –М.: Геогр. фак. МГУ, 2006. – С. 70 – 72.
Шрейдер Ю.В., (1990): Идеология или сознание? К проблеме выбора // Знание – сила, № 3, с. 33 – 39.
Miles J., Cummins R.P., French D.D., Gardner S., Orr J.L., Shewry M.C.., (2001): Landscape sensitivity: an ecological view // Catena, V. 42, - P. 125–141.
Ответ администратора сайта Д.Н. Козлова: 03 Ноября 2008, 23:18:27
Большое спасибо Александр за уместную критику моего столь короткого ответа. Признаю - Вы правы, я спрятался за цитатой АГИ, не желая вступать в долгую дискуссию. Прошу расценивать мою реакцию на Ваше первое сообщение как подсознательное желание расширить круг специалистов, обсуждающих затронутую Вами тему. При этом приведенная цитата АГИ полностью раскрывает мое мнение по обсуждаемому вопросу. Поясню:
1. Согласен, что любая теория стремится объяснить совокупность эмпирических фактов, относящийся к объекту исследования. Объектом исследования структурно-генетического ландшафтоведения (от его лица я веду дискуссию) является ландшафтная оболочка в ее узком понимании - как части географической (http://www.diclib.com/cgi-bin/d1.cgi?l=ru&base=bse&page=showid&id=16200, труды Николаева). Активный период систематического сбора фактов относительно правил организации ландшафтной оболочки относится к первой половине 20-века. Обобщение собранных фактов выполнено наиболее ярко Л.С. Бергом и Н.А. Солнцевым. На II Всесоюзном географическом съезде Н.А. Солнцев выступает с докладом "Природный географический ландшафт и некоторые его общие закономерности". В том же году выходит основополагающая статья "О морфологии природно географического ландшафта", в которой формулируются основополагающие принципы ландшафтоведения.
2. В структурно-генетическом ядре ландшафтно-географической школы географического факультета МГУ под ландшафтом понимается "генетически однородная территория, на которой наблюдается закономерное и типичное повторение одних и тех же взаимосвязанных и взаимообусловленных сочетаний геологического строения, форм рельефа, поверхностных и подземных вод, микроклиматов, почвенных разностей, фито- и зооценозов ..." (Солнцев, 1948, стр. 65). В докладе и статье обосновывается набор морфологических единиц ландшафта и приводятся их диагностические признаки. Первые теоретические обобщения активно используются для ландшафтного картографирования - метода познания правил пространственной организации ландшафтной оболочки. Да сразу обнаруживаются ситуации, не укладывающиеся в классическую схему и вызвавшие в свое время оживленные дискуссии: число иерархических уровней организации ландшафта, минимальная его структурная часть (фация vs парцелла), дискретность (целосность) ландшафтной оболочки vs континуальность (индивидуальность) отдельных свойств ее компонентов, ведущие и подчиненные ландшафтообразующие факторы, равновесные и сукцессионные состояния, природные и природно-антропогенные ландшафты и др. Причины разногласий обусловлены высокой сложностью объекта исследований, комбинаторикой ландшафтообразующих факторов, индивидуальной историей развития конкретного региона и т.п.
3. Актуальные проблемы есть у любой науки (теории). Путем их решения наука развивается. Возможно появление совершенно новой теории, по другому объясняющей всю совокупность доступных фактов. В этом процессе велика роль субъективного восприятия конкретного исследователя, его персонального опыта изучения ландшафтов конкретной территории (Мещеры, Средне-Русская возвышенности, Западно-Сибирской низменности и т.п.). Но строить теории, давать трактовки терминов базируясь только на теоретических выкладках других иследователей, не подрепляя их независимыми опытами и примерами? На мой взгляд, это правомочно только для философии, как особой науки. Физики строят Большой Адронный Коллайдер что бы подтвердить или опровергнуть мыслимые конструкции строения микромира (http://ru.wikipedia.org/wiki/Большой_адронный_коллайдер). Астрономы строят все более совершенные приборы, что бы найти решения проблем организации макромира (http://ru.wikipedia.org/wiki/КоÑмологиÑ). А проблемы ландшафтной науки в последнее время решаются путем кабинетных споров. Причина этого не сколько в недостаточной проработанности теории, а скорей в невозможности проводить в нужном количестве так необходимые нам полевые опыты над нашим объектом, неразвитости методов сбора первичной информации и адекватных средств их анализа.
4. Александр, Ваша ландшафтная терминология имеет право на существование. Но не в рамках структурно-генетического ландшафтоведения. В этимологическом смысле ландшафт это пейзаж (территория, обозримая субъектом с одной точки), с этим невозможно поспорить. "Ландшафт есть единство отношений между однородными фрагментами дневной поверхности, схваченное наблюдателем" - все так! Думается, что мы с Вами говорим о разных ландшафтах. Подобно тому как профессиональный строитель вантовых мостов с непонимаем относится ко всяким телемостам, мостам головного мозга, мостам - несущим конструкциям зубных протезов и мостам - желобам, по которым спускают руду в плавильную печь. Ландшафтная школа географического факультета не однородна, но лично я на страницах ландшафтного форума буду представлять ландшафт в его природно-географическом понимании, как его понимали и Л.С. Берг и Н.А. Солнцев. И не буду отрицать возможность употребления термина ландшафта для обозначения совершенно других явлений (Анерт, 1904, Арнхейм, 1974, и др.). Александр, - что изучает харьковская школа ландшафтоведения?
В заключении приведу ссылку на самое емкое изложение основ нашей школы:
Ландшафтно-географическая школа // Географические научные школы Московского университета, под ред. акад. Н.С. Касимова и др. М.: Издательский дом "Городец", 2008. с. 324-386.
Ответ manyfold: 04 Ноября 2008, 13:44:37
По мнению того же автора (А.Г. Исаченко, 1991), ландшафтная наука требует создания сильной формальной базы, собственной математической теории, разработанной специально для ландшафтоведения (автор приводит пример с метеорологией, когда для ее развития потребовалось создания собственного, своего рода уникального, математического аппарата).
По моему мнению, разработка современной математической теории ландшафтоведения - единственно правильный конструктивный путь развития ландшафтоведения, в отличии от разработки эмпирического направления исследований (хотя полностью от него нельзя, конечно же, отказаться).
Ответ администратора сайта Д.Н. Козлова: 04 Ноября 2008, 14:32:54
В конце 80-х так и казалось - развитие компьютеров, внедрение математических и статистических методов, ГИС, моделирование, полустационарные исследования. Еще шаг и будет создана физико-математическая модель ландшафта. Но грянули 90-е, полевые исследования сократились, параметризовать разрабатываемые частные модели оказалось слишком дорого, выяснилось, что модели, разработанные на одних примерах, нельзя просто так применить в других условиях, что разные модели дают разные результаты и т.п. Невозможность собрать материал для верификации стали компенсировать дополнительными подстройками моделей. Стали больше теоретизировать. Конечно есть исключения: работы В.Г. Линника http://www.geogr.msu.ru/GeoSite/autoreferats/linnik.pdf, А.С. Викторова и др., связанные с использованием кондиционного полевого материала. Но для создания какой-либо единой физико-математической теории еще нужно очень много работать - прежде всего в поле. Осознавая это, А.Г. Исаченко в 2006 вносит коррективы: создавать единую теорию надо, но только с опорой на экспериментальные полевые исследования. Тезисы его доклада "Ландшафтоведение на переходе ко второму столетию своей истории" предваряют Материалы XI Международной ландшафтной конференции "Ландшафтоведение: теория, методы, региональные исследования, практика" - http://www.landscape.edu.ru/science_landconf_XI.shtml
Ответ А.П. Ковалёва: 07 Ноября 2008, 20:16:33
Уважаемый Даниил! Некорректно говорить о каких-то двух разных ландшафтах. Есть только один феномен ландшафта - рисунок дневной поверхности. Харьковская школа ландшафтоведения как раз и занимается его исследованием. Если же кто-то исследует другой объект - трехмерный, называя его тоже ландшафтом, он присваивает чужое имя своему объекту, внося путаницу. Именно это сделал Л.С. Берг и продолжают делать его последователи. Мой совет - назовите этот объект Берг-слоем.
Уважаемый оппонент! Вы меня так просветили, особенно ссылкой на сайт, посвящённый географической оболочке. Осмелюсь заметить, что со взглядами, касающимися географической оболочки, я был ознакомлен в своё время – начитался географической литературы, в результате чего и пришёл к выводу, что эти взгляды слишком упрощают ситуацию. Кроме того, они просто устарели. Мною была выдвинута несколько иная версия, с которой можно познакомиться, например, в моей статье, помещённой на сайте www.cetm.narod.ru.
Я ещё раз обращаю Ваше внимание на то, что Вы слишком быстро отвечаете и делаете выводы: это свидетельствует о том, что Вы воспринимаете материал слишком поверхностно. Вы пишете, что мы говорим о разных ландшафтах, но существует только один феномен ландшафта. Его нельзя понимать как угодно. Это не значит, что я отрицаю то положительное, что было сделано представителями направления, к которому Вы себя относите. Но это не имеет отношения к собственно ландшафту. Я ещё раз обращаю Ваше внимание на то, что термины «ландшафт» и «рельеф» – не географические. Они были привнесены из искусства и должны сохранять изначальный смысл. И никакими полевыми исследованиями Вы не обоснуете то, что Вы исследуете структуру ландшафта, поскольку это не структура ландшафта. Поэтому я ставлю под сомнение структурное ландшафтоведение (что касается генезиса - а что из того, что существует, не является генетическим?). О моём отношении к этому вопросу подробнее можно прочесть, например, в моей статье, изданной в Вестнике Брянского университета (Ковалёв, 2006). Харьковская же школа ландшафтоведения как раз и занимается проблемой феномена ландшафта. И вопрос этот не такой простой, как Вам кажется. Вот Вы пишете интересные вещи: «Первые теоретические обобщения активно используются для ландшафтного картографирования - метода познания правил пространственной организации ландшафтной оболочки». Но картографирование (конечно же, не ландшафтное – это нонсенс) не является методом познания правил пространственной организации. Карта – это только модельное отображение. Вы опять мне написали о фациях и парцеллах (а почему не о тессерах? – ведь парцелла тоже неоднородна!), но ландшафт не раскладывается на части, сохраняющие свойство быть ландшафтом, как нельзя разложить лицо. Ещё раз напишу: если не хотите потерять лицо, не раскладывайте его на части.
Поскольку это так, то бессмысленно задаваться вопросом о возможности построения математической и, тем более, физической модели ландшафта. Думаю, если бы такой вопрос можно было бы сегодня задать Анри Пуанкаре, он бы ответил: а хорошо ли мы понимаем сам вопрос? Почему? Потому, что ландшафт – это, прежде всего, смысл: эстетический, сакральный, топический, трофический, географический и т. п.. Уважаемый Даниил, попробуйте помыслить о создании математической теории Вашей собственной мысли. Вы можете выразить её словами, в том числе в форме текста, но все эти тексты и высказывания – только внешнее представление («карта») Вашей мысли. Она же осталась там, где родилась. А Вы всё мучаетесь проблемой моделирования ландшафта. Да не ландшафт моделируют Линник и Викторов. Ландшафт смоделировать нельзя.
Наконец, о полевых исследованиях. Вы пишете: «Но строить теории, давать трактовки терминов базируясь только на теоретических выкладках других исследователей, не подкрепляя их независимыми опытами и примерами? На мой взгляд, это правомочно только для философии, как особой науки». Молодой человек, я принимал участие в полевых исследованиях задолго до того, как Вы появились в проекте. Во-первых, Вы не в том возрасте, чтобы с такой лёгкостью и категоричностью оценивать других (порой это выглядит просто нетактично). Те результаты, к которым я пришёл, являются как раз результатом моих собственных полевых наблюдений. Во-вторых, сначала постарайтесь разобраться, о чём человек пишет, а затем делайте выводы о возможности эмпирической проверки. Мы говорим не о разных ландшафтах: я говорю о ландшафте, а Вы, вместе со своими сторонниками, о чём-то другом. Вот и назовите это другое как-то иначе, ну, например, как это сделал Р.И. Аболин в 1914 году. Могу даже подкинуть идейку: назовите этот слой Берг-слоем (берговским слоем,), чтобы увековечить родоначальника школы «ландшафтоведения» МГУ, ведь существует название «экмановский слой». Можно будет даже говорить бергшафте. Представляете как здорово: геохимия и геофизика бергшафта! Поэтому не следует так, как это делаете Вы, обращать внимание географов на мою разработку. И ещё один мой совет: будьте немного скромнее. Что же касается философии, тот, кто пытается от неё освободиться, оказывается наиболее зависимым от неё.
Некорректно говорить о каких-то двух разных ландшафтах. Есть только один феномен ландшафта – рисунок дневной поверхности. Харьковская школа ландшафтоведения как раз и занимается его исследованием. Если же кто-то занимается исследованием другого объекта – трёхмерного, называя это тоже ландшафтом, он присваивает чужое имя своему объекту, внося путаницу. Именно это сделал Л.С. Берг и продолжают делать его последователи. Мой совет – назовите этот объект Берг-слоем (берговским слоем).
Ответ администратора сайта Д.Н. Козлова: 11 Ноября 2008, 21:26:10
Данным текстом преследую цель четко обозначить предмет дискуссии.
Имеет место быть разночтение терминов. Одно и то же слово в разных научных направлениях используется для обозначения разных явлений. Ландшафт - как организация рисунка дневной поверхности, воспринятая субъектом; «лицо» дневной поверхности (Ковальов, 2005), Ландшафт - как синоним природно-территориального комплекса или геосистемы любой размерности (от болотной кочки и до ландшафтной оболочки - широкая трактовка термина в рамках "ландшафтоведения") и Ландшафт - как материальный природно-территориальный комплекс региональной размерности, с закономерным повторением одних и тех же взаимосвязанных и взаимообусловленных сочетаний природных компонентов (верхняя часть земной коры, воды, приземный воздух, растительный и животный мир) - региональная трактовка термина в ряду фация-урочище-местность-ландшафт-провинция).
Исторически термин появился в связи с первой - пейзажной трактовкой, но был заимствован комплексной физической географией для обозначения особого класса объектов исследований (природно-географический ландшафт). Термин закрепился и вошел в титульное название специальной отрасти физической географии ("ландшафтоведения").
Предметы дискуссии:
1. Трактовка терминов: ландшафт, местность, геосистема, географическая машина.
2. Особенности восприятия среды человеком.
3. "А что это дает?"
Мои позиции:
1. Термины важны. Дискуссия в этом меня убедила. Географам начала XX века нужно было выбрать менее приметное слово, что бы избежать терминологической путаницы. Но сейчас, мне кажется, обсуждать возможность замены ландшафта "берг-слоем" не конструктивно. Слово ландшафт настолько прижилось в "ландшафтоведении", что его замена на другое приведет еще к большему непониманию. Специалисты проблему осознают. А студентам на занятиях по "бергслоеграфии" проще не станет. Важен контекст. Вместе с тем мне остались не понятны содержания терминов - геосистема, геокомплекс, географическая машина, используемые в харьковской школе ландшафтоведения для обозначения материального источника (ов) - идеально воспринимаемых человеком в виде ландшафта (если я верно понял). Ведь термины геосистема и геокомплекс родились внутри физической географии, и используются для обозначения совокупности природных компонентов, взаимосвязанных потоками вещества-энергии и информации. И тогда не понятно почему "... имеется некая глобальная «географическая машина» - геосистема, которая в разных своих частях находится в разных режимах, связанных маргинальными зонами. Её функционирование создаёт структуру земной поверхности в виде организации активных поверхностей – геокомплекса ..." Что это за машина? геосистема? и геокомплекс?
2. В структурно-генетическом ландшафтоведении говорят (В.А. Николаев), что Природно-географический ландшафт есть сущность (как философское понятия), а пейзаж - явление. Субъективно воспринимая явление, ландшафтовед стремится к объективному познанию сущности. В рамках гуманитарного ландшафтоведения (французская школа, перцепция, эстетика и дизайн природно-географического ландшафта) основное внимание уделяется правилам восприятия пейзажа субъектами. В текстах Александра Ковалева с одно стороны "ландшафт присутствует реально, вне, так сказать, восприятия человека...", а с другой "... эту организацию (которая не является материальной – это не вещь) каждый человек воспринимает по своему..." и "ландшафт есть результат восприятия окружения всем телом.". Очень хочется получить разъяснения относительно соотношения материального и идеального применительно к ландшафту харьковской школы.
3. Вопрос, заданный Александру Ковалеву А.С. Викторовым, на мой взгляд, остался пока без ответа. Что содержательного дает (или уже дал) ландшафт как организация рисунка дневной поверхности? В контексте современных проблем взаимоотношений человека и природной среды (Ковалев, 2006) можно обойтись и без такого понимания. Например, существует развитая схема экосистемных услуг (в том числе эстетических, духовных и др.), использующаяся для оценки состояния современных экосистем и благосостояния человека (http://www.millenniumassessment.org/ru/Framework.aspx). Особо смущает, что ландшафт Александра Ковалева "не характеризуется численной мерой". Как же его изучать? Ведь сколько людей – столько и мнений.
Ответ А.П. Ковалёва: 13 Ноября 2008, 22:21:22
Не может быть разночтения термина, рожденного самой жизнью. Нельзя говорить о ландшафте Александра Ковалева, - это ландшафт художественников периода Ренесанса, а вот "ландшафт" Льва Берга - это "бергшафт".
Вопрос П.С. Викторова: "А что это даёт?", - это последний шанс проигравшего дискуссию, просто уже нечего спрашивать. Сразу возникают ответные вопросы: Кому? В каком смысле? Для чего? ...
Уважаемый Даниил! Предмет дискуссии давно чётко обозначен. Вопрос в том, что разночтение терминов не должно «иметь место быть», поскольку термин сам по себе ничего не значит, значимым является тот смысл, которому он ставится в соответствие. А Вы снова и снова сводите дискуссию к разночтению термина «ландшафт». Я ещё раз повторяю: разночтение, в том варианте, на котором настаиваете Вы, связано только с искажением его этимологии, а это не должно «иметь место быть». Поэтому все Ваши определения «ландшафта» являются надуманными псевдоопределениями. По этой причине я и предложил (вполне серьёзно!) ввести бергслой и бергшафт. Вы пишете, что термин «закрепился и вошёл в титульное название специальной отрасти физической географии ("ландшафтоведения"), а также что «Слово ландшафт настолько прижилось в "ландшафтоведении", что его замена на другое приведет еще к большему непониманию. Специалисты проблему осознают. А студентам на занятиях по "бергслоеграфии" проще не станет. Важен контекст». Как же так: специалисты проблему осознают, но ничего не делают? Странно. В качестве обоснования Вы привлекаете то, что «слово ландшафт настолько прижилось в "ландшафтоведении", что его замена на другое приведет еще к большему непониманию». Но разве это аргумент?. Кроме того, структура науки – это не то, что дано раз и навсегда, она может меняться, поскольку меняются наши представления о мире. Меняется и система понятий. Наука может существовать только в том случае, если она ставит свои достижения под сомнение. Что касается студентов, они и так не понимают традиционное ландшафтоведение (в этом можете не сомневаться). Они его принимают, поскольку у них нет выбора, ведь им его не оставляют, как в своё время не оставили выбора Вам (или Вы себе). Сначала им читают стандартный курс «Ландшафтоведение» (хотя об «Учении о ландшафте» писал ещё Ф. Ратцель, причём в совершенно ином варианте), затем вывозят в поле и они «видят» то, что соответствует схеме, вложенной в их головы: а что им остаётся делать?! «Понимать» и «принимать» - разные вещи. Здесь сторонники берговского ландшафтоведения действуют как единая партия, подобная КПСС с бессменным ЦК (кафедра физической географии и ландшафтоведения МГУ) во главе (ведь в России вас объехать нельзя). Понимаете, что произошло: образовалась партия Берга, отвергающая всё, что не соответствует её идеологии (именно идеологии!).
Но к чему это приводит? Вы пишете, ссылаясь на глубоко уважаемого мною Владимира Александровича Николаева, что «В структурно-генетическом ландшафтоведении говорят (В.А. Николаев), что Природно-географический ландшафт есть сущность (как философское понятия), а пейзаж - явление. Субъективно воспринимая явление, ландшафтовед стремится к объективному познанию сущности». Но дело в том, что «ландшафт» и «пейзаж» имеют одно значение, и разделять их, как это делает Владимир Александрович, нельзя. Это ведь слова-синонимы, просто взятые из разных языков. Кстати, Вы подобрали плохой пример. Но самое главное состоит в том, что, приписывая термину «ландшафт» чуждый ему смысл, сторонники берговского «ландшафтоведения» убирают из сферы познания тот объект, который был связан с этим термином изначально, а именно – организацию поверхности (в случае географии – дневной поверхности), которая как раз и выступает в качестве материальной основы. Вот эта самая «организация» есть совсем не то, что Вы измеряете. Организацию измерить нельзя, поскольку это – качественная категория. В этом отношении замечательная мысль принадлежит Анри Пуанкаре (1990, с. 358): «Наше тело составлено из клеток, клетки из атомов. Составляют ли эти клетки и эти атомы всё, что есть реального в человеческом теле? Не представляет ли собою способ, каким эти клетки собраны и который обусловливает единство индивида, также реальности, и реальности гораздо более интересной». По поводу измеримости следует заметить, что та среда, в которую мы помещены, или частью которой мы являемся, эта непрерывность, как выразился А. Пуанкаре (1990, с. 237), «обладает известным числом свойств, свободных от всякой идеи измерения». Уважаемый Даниил, какие меры Вы сможете приложить к Вашему лицу? Вот я, допустим, увидел Вашу фотографию, и сразу понял: с этим ночью лучше не встречаться (шутка, но, а вдруг нет – уже неопределённость). Но если серьёзно, как можно измерить самоуверенность, самодовольство, надменность и другие подобные черты? Так дело обстоит и с ландшафтом. Так что не страдайте по этому поводу.
Что же касается ландшафта Александра Ковалёва, я ещё раз замечу, что это не ландшафт Ковалёва, это ландшафт эпохи Ренессанса, смысл которого был изуродован Бергом. Мне же принадлежит то, что я разделил материальную дневную поверхность и её рисунок, его организацию, дав этому феномену чёткое научное определение, а это уже совсем другой объект исследования. Никто не понимал, что это надо сделать, а я понял. И было предложено ту организацию, которая присутствует в рисунке дневной поверхности, называть онтоландшафтом (не можем же мы просто фантазировать, формируя ландшафтный паттерн!). На его основе каждый выявляет свой вариант ландшафта: это его индивидуальный мир. «Вот перед нами два сознания, как два непроницаемых друг для друга мира. По какому праву мы хотим заключить их в одну и ту же форму, измерить их одной и той же мерой? Не похоже ли это на то, что мы хотим мерить длину с помощью грамма или взвесить с помощью метра?» - писал А. Пуанкаре (1990, с. 220). А Вы вместе с Вашими сообщниками предлагаете всем одну и ту же схему – чисто компартийный подход.
Я понимаю, что Вас беспокоит. Вы принадлежите к школе, история которой насчитывает примерно 95 лет. И тут какой-то там Ковалёв из какого-то там Харькова позволил себе поставить под сомнение святая святых этой школы – её главные теоретические постулаты, включая разложение (читай - разрушение) ландшафта на какие-то там фации (заметьте, что, например, И. Пузанов (1912), писавший о фациях, не связывал их с ландшафтом). Поэтому Вы прибегаете к уловкам, требуете эмпирических подтверждений, заявляете, что важен контекст и т. п. Нет, контекст не может помочь, если слову приписывается слишком различающиеся смыслы: «…говорить на чужом языке также трудно, как хромому ходить; нужны костыли» (Пуанкаре, 1990, с. 644). Вообще же стиль Вашей дискуссии уже походит на вычурный способ, имеющий целью заткнуть рот оппоненту. Вот Вы пишете: «что содержательного дает (или уже дал) ландшафт как организация рисунка дневной поверхности?». А я хочу Вас спросить, что содержательного даёт наличие у Вас лица? Ответ простой: Вас узнают. Больше того, если кто-то, кто Вас не знает, посмотрит на Вашу фотографию, а потом встретит Вас, он может Вас узнать. Разве этого мало? Теперь Вы заявляете о том, что Вам остались непонятными содержания терминов геосистема, геокомплекс, географическая машина. Ну а почему сразу должно быть всё понятно? Прежде всего, надо хотеть понять, а понять – значит измениться. Это означает, что Вы должны расстаться с прежними догмами и осознать новую систему понятий, что, я так понимаю, в Вашем случае невозможно. Так как же Вы собираетесь понимать? Вот, например, Вы заявляете: «Ведь термины геосистема и геокомплекс родились внутри физической географии, и используются для обозначения совокупности природных компонентов, взаимосвязанных потоками вещества-энергии и информации». Это не соответствует действительности, поскольку приставка «гео-» только конкретизирует тип системы (биосистема, социосистема, экосистема и т. п.). А система вообще – это совокупность отношений, а не какие-то там компоненты (они – всегда на втором плане): «… внешние предметы, для которых было изобретено слово объект, суть действительно объекты, а не одна беглая и неуловимая видимость: ибо это – не просто группы ощущений, но и группы, скреплённые постоянной связью. Эта связь – и только эта связь – и является в них объектом; и связь эта есть отношение» (Пуанкаре, 1990, с. 277). Система – это определённая организация вероятностей, которая сужает начальную равновероятность (Эко, 2004). Это Вы понимаете? Здесь нет места компонентам. Знаете, когда речь идёт об определении столь общих понятий, я стараюсь руководствоваться мнением специалистов соответствующего уровня. Так что в географии ничего не родилось.
Наконец, о моём ответе очень симпатичному мне А.С. Викторову. Осмелюсь заметить, что сам вопрос: «что это даёт» - это последний спасительный шанс проигравшего дискуссию, который вроде бы оставляет надежду. Заметьте, я никогда и нигде не спрашивал, например, а что даёт разложение ландшафта на фации, хотя с моей точки зрения, об этом даже подумать страшно. Выделяете, выделяйте. Я никогда никого не спрашивал, а что даёт система морфологических единиц: фация – урочище – местность… Я просто показал, что местность – это вообще не морфологическая единица, это – ландшафтообразующее пространство дневной поверхности – от кочки (если у неё, конечно, достаточно сложная поверхность) до «оболочки». Этого никто из Ваших союзников не замечал, а просто все повторяли непонятое, но принятое. Альберту Эйнштейну принадлежит фраза (не дословно): когда жук ползёт по сферической поверхности, он не замечает её кривизны, мне же посчастливилось это заметить. Я тоже заметил то, чего не замечали другие. И потом, откуда такое нетерпение (в плане: что это даёт)? Не достаточно ли уже того, что оказалась нарушенной гегемония берговской школы «ландшафтоведения»? Нельзя же бесконечно гегемонить!
Литература:
Пуанкаре А. О науке: Пер. с франц. – М.: Наука, 1990. – 560 с.
Пузанов И. Очерки Северо-восточного Судана. Заметки и наблюдения натуралиста. Глава Ш. Порт Судан. // Землеведение. – М., 1912. Книжка Ш – ІУ. - С. 150 – 171.
Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию: Пер. с итал. – С.-Петербург: Symposium, 2004. – 543 с.
Ответ администратора сайта Д.Н. Козлова: 14 Ноября 2008, 00:45:02
Хочу разуверить Вас, Александр, что отношусь к Вашему учению с предубеждением. Суть вещей, которые Вы излагаете, мне понятна и даже интересна. Интересна в той мере, в какой естественное чувство любопытства заставляет искать ответы на бесконечно новые вопросы. И прощу иметь в виду, что свои ответы я пишу не столько от своего имени. Проблемы "понимания" и "принимания" мне хорошо знакомы. Ваш взгляд на мир безусловно иной, чем наш. На столько иной, что смотреть одновременно двумя этими разными зрениями практически не возможно. Но понять оппонента можно и безусловно нужно. И именно для этого я дисскуссию и поддерживаю. Готов признать, что это для меня внове, - я учусь и потому прошу строго не судить, помня, что "Мысль изреченная - есть ложь" Ф.Тютчев. Основное различие, на мой взгляд в наших взглядах заключается в содержании основного вопроса философии. У материалистов система состоит из вещественных компонентов, отношения между ними - неотъемлемые части системы, но вторичны. У идеалистов (Анри Пуанкаре) объекты системы образуются посредством связующих их отношений и эти связи - первичны. Два разных подхода. Два типа людей и природа их различий скорей в области психологии, чем в строении объективного мира (наличие такого я признаю как материалист). Хорошее и краткое описание этого вопроса я только что нашел в рецензии Н.А. Васильева сборника статей АНРИ ПУАНКАРЕ (http://www.geocities.com/karkaina22/nvs-4.html). С этих позиций предлагаю продолжить дисскуссию.
Собственно говоря для завершенного понимания Вашего взгляда на мир мне не хватает ответа самому себе на вопрос "Что это дает?". В смысле "Что это дает" = "А что дальше". Такая формулировка не последний спасительный шанс проигравшего дискуссию, а прагматическое желание понять дальнейшее направление Ваших исследований - в чем проблемы, каковы возможные методы их решения? Как вообще можно познавать идеальное, мыслимое? Согласитесь для материалистов этот вопрос очень естественен.
Такие вопросы мы задаем друг другу в рамках бергшафтологии. Отчасти такие вопросы спрашивающий адресует к себе: "Можно ли применить это в своей области исследований". Например, один из насущных вопросов-проблем: измерение эмерджентных свойств геосистем. Наличие свойств системы, не сводимые к свойствам ее компонентов - является ее обязательным атрибутом. Но пока свойства целостности выявляются только экспертно, то есть мыслимо. Количественные методы разрабатываются и опробываются (Ю.Г. Пузаченко, Э.Г. Коломыц и др.) но полного решения нет. Поиск решения можно строить и на измерении отношений, и на фиксации новых свойств компонентов. Вот в этой связи совершенно уместно еще раз спросить: "А что ЭТО дает?".
Признаться я уже втянулся в дисскуссию и с нетерпением жду новых сообщений.
P.S. Считаю необходимым прикрепить ссылки на понятное изложение сути философской проблемы применительно к естествознанию:
http://www.aphorism.ru/author/a2336.shtml - Анри Пуанкаре, афоризмы, мысли, фразы
http://www.inauka.ru/blogs/article80538.html - ФИЗИКА ПАРНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ
Изложение скорее непонятное, чем понятное, но все равно интересное:
http://psylib.org.ua/books/lenin01/index.htm - В.И.Ленин МАТЕРИАЛИЗМ И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ (критические заметки об одной реакционной философии)
http://bourabai.narod.ru/lenin/6.htm - В.И. Ленин ДВА НАПРАВЛЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЗИКЕ И ФРАНЦУЗСКИЙ ФИДЕИЗМ
Дополнительную информацию можно найти в поиске. Возможное сочетание слов: идеализм Пуанкаре.
Ответ администратора сайта Д.Н. Козлова: 16 Ноября 2008, 21:43:21
Нашлась забавная мультиллюстрация к обсуждаемой теме
Смешарики - "Реалист"
Можно посмотреть по любой из ссылок:
Уважаемый Даниил! Прочитайте, пожалуйста, мой ответ в прилагаемом файле.
Мир есть целое, единство всего - просто всё,
взятое в целом, без исключения. Мир как единство целого невидим, мы всё в нем видим, а его нет.
В.В. Бибихин
Уважаемый Даниил, уважаемые оппоненты, возможно, я ответил Вам несколько остро. Но вопрос: что это даёт – не научного, а практического характера. Между прочим, я нигде не встречал ответа на этот вопрос касательно берговской версии ландшафта. Не находил я и эмпирических подтверждения реальности фаций (особенно как элементарной единицы ландшафта). Вообще говоря, на этот вопрос можно дать ответ тогда, когда всё уже ясно, я же столкнулся с ситуацией, где больше неясного, нежели ясного. В таком случае ставить вопрос о том, что это даёт, бессмысленно. Вместо того, чтобы задуматься над проблемой, ставят вопросы: а что это даёт и что дальше? Поэтому сразу возникает ответная реакция – а что даёт постановка такого вопроса? Ведь что дальше – покажет время, а даёт это кому - что. Ответить на эти вопросы, значит, перечислить все возможные варианты, но кому это нужно? Ведь далеко не всё может быть введено в практическую деятельность. Возьмём ту же самую теорию относительности Пуанкаре-Эйнштейна: разве кто-то задавался вопросом о том, что даёт её появление? Ответ может быть таков: она дала лучшее понимание того, в каком Мире мы живём. Поэтому я отвечаю: возврат к этимологическому значению слова «ландшафт» делает картину геомира более адекватной, более ясной; такое понимание акцентирует наше внимание на ином объекте исследования – феномене ландшафта, суть которого (для нас) в том, что он несёт в себе коммуникативную функцию. Больше того, благодаря этому география находит более тесную связь с другими науками (той же архитектурой, например) и искусством. Но я не могу сказать, что мне уже всё ясно. Поэтому эта дискуссия не может быть короткой. Научная дискуссия не предполагает полемику в плоскости: что это даёт? В то же время я обратил внимание географов (и не только их) на то, что феномен ландшафта – это не совсем то (если не сказать совсем не то), что под ним захотел понимать Л.С. Берг. Моё первоначальное ощущение несоответствия, зародившееся примерно в 1985 году, развивалось в понимание на протяжении многих лет. Но это не значит, что я могу заявить о том, что моя концепция уже приняла некоторый окончательный вид. Наоборот, я всё больше схожусь к точке зрения, что мы имеем дело с проблемой, которая никогда до конца не будет решена, поскольку она содержит в себе проблему человека, для которого ландшафт дневной поверхности (если подходить прагматически), выступает в роли информатора (в смысле Г. Хакена). Так неужели это ничего не даёт? Разве мало того, что удалось найти научное определение (и не одно) такого забытого феномена, как ландшафт, что вывело его из тени? Разве мало того, что в географические исследования введен человек? Думаю, нам всем следует пойти несколько иным путём. Необходимо стать на путь поиска совместных решений, хотя, несомненно, когда появляются два существенно различающихся взгляда, конфронтации не миновать. Но все должны понимать, что это – только этап.
Теперь относительно соотношения материализма и идеализма. Знаете, уже тот факт, что в ходе развития философии появились эти две позиции, которые сосуществуют на протяжении примерно трёх тысячелетий, о многом говорит. На самом деле Мир, в который мы погружены и частью которого являемся, един, а его материальность–идеальность – всего только две крайние формы его представления. Если бы Мир не был материальным, мы бы не имели возможности его наблюдать и заметить его организацию – тот план, ту «идею», которая делает его значимым для нас, но если бы отсутствовала организация, мы бы опять-таки не смогли ничего выделить. Но вот это слово-понятие – «организация» - оказывается не очень хорошим для современной науки: его никак не удаётся ухватить за хвост. Почему? Думаю, оно пахнет, так сказать, не материальностью. И великий Анри Пуанкаре тоже не был заиндевелым идеалистом – это ерунда. Ведь именно он показал, что геометрия существует только благодаря тому, что есть твёрдые тела, между прочим, материальные. Но геометрия, как я вся математика, идеалистичны. А вот другой пример – музыка. Любая мелодия складывается из звуков, которые, несомненно, имеют материальную природу. Но мелодия как организация последовательности этих звуков не материальна. И на звуки мелодия не разложима – теряется организация! И запоминаете Вы не отдельные звуки, а их организацию. Что здесь первично, а что – вторично? А это вообще не вопрос – музыки не будет ни без того, ни без другого: они всегда в связке. Тот, кто обладает музыкальными способностями, слышит не звуки, а мелодию.
Интересно высказался Норберт Винер (1958, с. 62 – 63), который в своей «Кибернетике» рассмотрел проблему соотношения между материализмом и витализмом. Он заметил, что это – вопрос, в основном, о словах. «Господство материи характеризует определённую стадию физики ХІХ столетия в гораздо большей степени, чем современность. Сейчас «материализм» - это лишь что-то вроде вольного синонима слова «механицизм»». И завершает: «По существу, весь спор между механицистами и виталистами можно отложить в архив плохо сформулированных вопросов».
Нас приучили считать, что научное знание есть ни что иное, как отражение объективной реальности, и что эта реальность материальна. М. Лайтман ставит вопрос о проблеме «объективной реальности» и «материальности», данной нам в ощущениях. Мы и называем материальным только то, что ощущаем (на данный момент), а то, что не ощущаем, почему-то называем духовным. Но не вернее ли говорить о постигаемом и непостигаемом? – задаётся он вопросом. То, что постигается человеком сейчас, называется этот мир, мир данного человека, который может изменяться, а то, что не постигнуто на данный момент, есть скрытый мир. Он делает важный вывод, состоящий в следующем: «…всё, что человек исследует, он исследует внутри себя. Наука признает, что за любыми приборами, любыми компьютерами, любыми вычислениями, сенсорами стоит тот, кто это воспринимает. Человек оценивает все данные только относительно себя, вне своих свойств он ничего оценить не может. И все устройства, системы строит для себя, под себя, исходя из своей сути. Поэтому любое наше впечатление, любое наше постижение субъективно» (Лайтман, 2005, с. 158). И далее: «все воспринимаемые нами картины происходят от основ, которые невозможно ощутить, которые не являются материальными» (Лайтман, 2005, с. 149). По Платону материя как чистое становление оформляется в форме пространства.
Хорошо, а если человек, воспринимающий окружающее пространство, анимизирует его, или видит в нём какие-то сакральные моменты? В чём здесь проявляется материальность? Перцептивный ландшафт ещё больше наполняется дополнительными смыслами. Ландшафт будто разворачивается, раскрывается в других аспектах, «измерениях», которые могут носить эстетический или сакрально-анимистический характер. Перцептивная картина насыщается духовно-эстетическими переживаниями, которые могут существенно изменить общий характер восприятия. Вот интересный пример описания горной местности в Монголии в весенний период М.М. Пржевальским (1872, с. 154): «Словом, на всей здешней весенней природе видна печать апатии и полного отсутствия энергичной жизни». Скажите, в какой степени «печать апатии» материальна?
Но ландшафт содержит и информацию о геосистеме как организации процессов (в то же время геосистема – это поток вещества, формирующий структуру земной поверхности, которая частично проявляется в структуре дневной поверхности. Для географа, который должен владеть языком дневной поверхности, это наиболее важный факт. Речь идёт о том, что сложная нелинейная динамика, протекающая в трёхмерном пространстве, которую мы связываем с геосистемой, оставляет следы на дневной поверхности в виде организации её рисунка, что я и называю теперь онтоландшафтом. Задача географа как раз и состоит в том, чтобы по едва заметным следам и их изменениям выявить механизмы их возникновения и изменения режимов этих механизмов. На этом делает ударение и И.Н. Степанов (1986) в интересной разработке «Формы в мире почв». Кстати, именно эта связь организации процессов и организации их следов позволяет говорить о ландшафтном планировании. Только человек, и то при определённых обстоятельствах, может действительно увидеть ландшафт и понять, что он видит. Но как это может происходить? Как можно вычленить организацию поверхности – ландшафт, - переведя её (эту самую организацию) в разряд реального? Перед нами возникает одна из наиболее сложных проблем, возможно связанная с «первобытной» онтологией. Онтология - как учение о предельных основаниях бытия вещей – это как раз о невидимом, о невидимой сущности зримых вещей, о том, что лежит за их видимостью, феноменальной явленностью, о том, что их, так сказать, подстилает.
В интереснейшей статье «Онтология и теория познания» П.А. Сафронов и А.В. Фролов (2007) описали чёткое представление о проблеме соотношения сознания и онтологического опыта. Они замечают, что конечному сознанию в опыте дан только невероятно малый аспект мира, причём аспекты, данные разным сознаниям в развитии их опыта, не совпадают. Это определяет уникальность каждого отдельного сознания. Эти авторы делают упор на интенцию, утверждая, что интенциональность является не статическим, а динамическим, горизонтным, темпоральным отношением. Важным для нас является то, что сознание всегда направлено на некоторый предмет или его тематические аспекты. Остальные предметы, хотя и воспринимаются, отступают на задний план, образуя внешний горизонт тематического предмета. Но и сам тематический предмет не проживается актуально. Коррелятами интенциональных актов являются только некоторые его признаки и аспекты, а другие остаются скрытыми. Эти скрытые аспекты образуют внутренний горизонт тематического предмета. «То, что воспринимается в поле восприятия, - это скорее только «надводная часть айсберга», «подводную», невоспринимаемую часть которого образуют скрытые аспекты вещей, «плоть» сущего. Предметы не даны во всех аспектах своей возможной данности, поэтому они всегда сохраняют нечто «в себе». Поле восприятия как бы перерастает само себя: оно, словно порами, пронизано как невоспринимаемыми аспектами явленных предметов, так и полностью скрытыми предметами…» (Сафронов, Фролов, 2007, с. 35). Что касается пейзажа, авторы замечают, что онтологический опыт выполняет и трансцендирующую функцию. «Такое трансцендентное переживание требует от сознания усилия, превосходящего границы возможного, поскольку оно стремится как бы низвести возможное в актуальность, оставляя его в его бытии-возможном (так, например, созерцая пейзаж, особенно морской пейзаж, я отдаю себе отчёт в несводимости его к моей частной перспективе; в плоскости пейзажа неуловимо выставлено на свет нечто онтологичное, и именно тем, как она переходит в плоскость мира)» (Сафронов, Фролов, 2007, с. 41).
Мы смотрим на мир глазами наших предшественников, которые оставили нам в наследство свои образы, мысли в виде различных семантических полей - литературных, изобразительных, музыкальных произведений, архитектуры, науки и т. п. Последние часто имеют характер догмат-теорий, внедрённых в научное сообщество и, в определённых научно-политических ситуациях, рассматривающихся как чуть ли не абсолютные истины. Они составляют основу учебной литературы и со школьной и студенческой скамьи будущие поколения приучаются думать в полном соответствии с духом этих догм. География в этом отношении представляет собой ярчайший пример. Так, со школьной скамьи внедряются «знания» о географических сферах (литосфере, гидросфере, атмосфере), которые взаимодействуют между собой, хотя взаимодействуют совсем не сферы, а потоки вещества в области контакта (активных поверхностей), в то время, как основные массы остаются инертными. Но всё продолжает идти своим чередом. Это касается и таких феноменов, как ландшафт и рельеф. Нас просто приучают к определённому трансформированному смыслу таких понятий-терминов, которые начинают играть роль «щелей», через которые мы смотрим на мир. Но это делает мир искажённым. Ведь изначально не было никаких оснований рассматривать ландшафт как некий комплекс, а рельеф смешивать с физической поверхностью твёрдой земли или даже делать его трёхмерным. Все подобного рода «нововведения», были, судя по всему, результатом неспособности разделить вещественные явления и феномены, основу которых составляют моменты, связанные с организацией, которая не выражена материально как вещественный феномен, но сопровождается дифференциацией материального мира, и выявляется в результате чувственного восприятия отношения между составляющими, их сочетаний, и применения определённых методов исследования. При этом результаты применения этих методов есть просто ограниченная информация о реальном феномене, выделенная за счёт подавления другой информации. Вот этот момент часто и не берётся в расчёт. И если в случае рельефа есть по крайней мере понимание того, что реальная вещественная поверхность может содержать в себе рельефы разных масштабов (нано-, микро-, мезо-, макро- и т. п.), то для ландшафта, который включает в себя рельеф, почему-то такие масштабные уровни исключаются (за редким исключением). А связано это, несомненно, с самим человеком, который смотрит на мир с позиции «своего масштаба».
Ещё в 1966 году (на немецком языке эти взгляды были опубликованы в 1960 году) вышла работа Е. Сава-Ковача (1966), посвящённая проблемам теории ландшафта. В ней автор провёл интересный анализ представлений разных авторов о ландшафте и его реальности. Сам же Е. Сава-Ковач пришёл к выводу, что единственной возможностью решения проблемы является выяснение отношения между понятием географического ландшафта и реальностью, определение содержания реальности в понятии ландшафта. Далее он сделал следующие заключения:
1. Географический ландшафт как явление не является объективной реальностью. Это понятие – результат не логической абстракции, а конструкции человеческого ума. Объективно он представляет собой лишь фиктивный идеальный тип, принципиально-теоретической основой которого служит недоказанное и ошибочное воззрение, рассматривающего географическую оболочку как интеграцию.
2. Так как географический ландшафт объективно является только понятием, в нём имеются лишь «логические» частные структуры. В отличие от понятия ландшафта, в понятиях этих последних уже имеется объективное содержание реальности. По мере удаления от понятия географического ландшафта и приближения к понятиям конкретных физических явлений, это содержание реальности становится всё более конкретным. Этот факт и отсутствие комплексных критериев достаточно объясняют долговременное господство концепции, в соответствии с которой географический ландшафт принимается за объективную реальность.
3. Географический ландшафт является неподходящей таксономической единицей для расчленения географической оболочки Земли не потому, что он реально не существует, – ведь единицы любой системы измерения являются абстракциями, - а потому, что в отличие от понятий единиц измерения, в понятии географического ландшафта нет конкретного содержания реальности, следовательно, нет и его объективных критериев. Поэтому ландшафт невозможно объективно конкретизировать и условно фиксировать (Сава-Ковач, 1966, с. 107 – 108).
Странно, почему ландшафтоведы берговской школы не хотели замечать эти высказывания? И в то же время образы, которые возникают в нашем сознании, должны иметь некоторое объективное сопровождение. Что это может быть? Если бы А. Пункаре задумался в те годы о природе ландшафта, он, наверное, мог бы сказать, что ландшафт – это гармония рисунка дневной поверхности, проявляющаяся через отношения вещей, и эта гармония и есть реальность. Её то и следует назвать онтоландшафтом.
Но вот проблема: «из того, что мы мыслим или представляем себе нечто в определённой форме, не следует, что именно такова его природа. Форма мышления или познания не тождественна с природой мыслимого или познаваемого предмета и не указывает на неё» (Вильянуэва, 2006, с. 55).
Обратимся к семиологам. И.М. Кобазева пишет об обыденном описании пространства, к которому она относит ландшафт, интерьер или «то, что лежит на столе», как о перечислении размещающихся в нём «вещей» с указанием их ориентации друг относительно друга. У неё получается, что ландшафт – это множество «вещей» на поверхности, взятых в отношении друг к другу. Она замечает, что обыденное пространство есть объектно-заполненное пространство, как и в случае мифопоэтического понимания, оно организуется, конституируется вещами, то есть оно дискретно. Ему свойственна составность, членимость на отдельные фрагменты, соотносимые с организующими его объектами, а представление о связности, непрерывности, относящиеся к научной концепции пространства, не находят отражения в обыденных пространственных описаниях (Кобазева, 2000). Но это не совсем так. Именно здесь семиолог прошла мимо ландшафта как интегрального образа пространства дневной поверхности: ещё раз отмечу, что ландшафт не расчленим, расчленима только дневная поверхность. Она расчленима на объекты и их конфигурации, среди которых действительно отбираются наиболее репрезентативные, что и позволяет создать своего рода когнитивную карту. Вот эта когнитивная карта есть связный образ, в котором уже нет места отдельным объектам. Именно она и составляет для нас реальность, именно она есть ландшафт, выделенный из онтоландшафта.
Согласно Р. Арнхейму (1974), существует некий скрытый структурный план, который является системой отклика. Он позволяет определить важность разных составляющих в единой композиции. Но часто следует идти дальше такой «стимулирующей модели». В действительности, визуально воспринимаемая поверхность является настоящим силовым полем. «Фактически линиями в этом динамичном ландшафте являются гребни или борозды, по обе стороны которых энергетические уровни постепенно снижаются. Эти гребни или борозды являются центрами сил притяжения и отталкивания, влияние которых распространяется на окружающую среду» (Арнхейм, 1974, с. 27). Вот это и есть основой восприятия, видения ландшафта каждым субъектом. Следовательно, выявление ландшафта – это выявление этого плана. По Ж. Делёзу и Ф. Гваттари, и есть наведение плана на хаос элементарных процессов, когда этот план и есть просто план как целое, в котором место части определяется этим целым.
Уважаемый Даниил. Разница между нами состоит в том, что Вы и Ваши союзники решили, что уже всё понятно и известно, осталось только кое-что домерить, а я считаю, что мы только приоткрыли проблему феномена ландшафта, и впереди (что дальше?) – большая и интересная работа. А, находясь в таком состоянии, я даже не задумываюсь над вопросом: а что это даёт? Он мне не интересен. И я не могу припомнить ни одного серьёзного автора, который начинал бы рассмотрение своих взглядов с обсуждения вопроса: а что это даёт? Учёный занимается решением проблемы, которая возникла в его сознании спонтанно. Она создаёт внутреннее напряжение, стресс. И он не успокаивается, пока не разрешит проблему, а не думает над тем, что это даёт. А кому этот вопрос интересен, пусть мается с ним. Но такой вопрос не может быть предметом дискуссии. Другое дело – инженерный профиль: здесь надо задаваться таким вопросом. Но это не вопрос для научной дискуссии.
Ссылки:
Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие / Пер. с англ.- М.: Прогресс, 1974– 392 с.
Вильянуэва Э. Что такое психологические свойства? Метафизика психологии: Пер. с исп. – М.: Идея-Пресс, 2006. – 256 с.
Винер Н. Кибернетика или управление и связь в животном и машине. – М.: Советское радио, 1958 – 215 с
Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия?: Пер. с франц. – М.:, С.-Пб. Институт экспериментальной социологии: Алетейя, 1998. – 286 с.
Кобазева И.М. Грамматика описания пространства / Логический анализ языка. Языки пространств. – М.: Языки русской культуры, 2000. – С. 152 – 162.
Лайтман М., (2005): Философия будущего / Интегральная наука. – М.: Изд-во Московского университету. – Вып. 4. – С. 147 – 159.
Пржевальский Н. Физико-географический очерк местностей, пройденных капитаном Генерального штаба Пржевальским в 1871 году // Географические известия, Т. 8, 1872, № 5. – С. 151 – 179.
Сава-Ковач Е. Современное состояние ландшафтной теории и её основные философские проблемы // Изв. АН СССР. Сер. Географическая, - М.: Наука, 1966, № 2. – С. 103 – 111.
Сафронов П.А., Фролов А.В. Сознание мира и онтологический опыт // Вест. Моск. ун-та, сер. 7. Философия. – 2007, № 3. – С. 34 – 43.
Степанов И.Н. Формы в мире почв. – М.: Наука, 1986 – 192 с.
Ответ администратора сайта Д.Н. Козлова: 24 Ноября 2008, 02:23:45
Уважаемый Александр!
К сожалению, не могу в настоящее время столь же содержательно поддержать развитие обсуждаемой темы. Ваша позиция предельно понятно изложена в последнем сообщении. Я Вас понимаю, но не могу принять все Ваши утверждения.
Результатами обсуждения для меня стали следующие противоречащие друг другу выводы:
Первое
Осознал необходимость введения нового слова для обозначения "генетически однородной территории, на которой наблюдается закономерное и типичное повторение одних и тех же взаимосвязанных и взаимообусловленных сочетаний геологического строения, форм рельефа, поверхностных и подземных вод, микроклиматов, почвенных разностей, фито- и зооценозов ...". А вместо "ландшафтоведения" готов быть адептом простой "физической географии" как науки о структуре, функционировании и динамики географической оболочки (эпигеосферы) во взаимосвязи ее компонентов. Потому как в результате заимствования терминов из "других" наук отцы-основатели обрекли нас на неопределенность в трактовках "очевидных" понятий. И хотя сам я неопределенности в "своей" терминологии не ощущаю, для общения с окружающими лучше использовать более очевидно (однозначно) интерпретируемые термины. Это очень способствует конструктивному обсуждению и взаимопониманию.
Второе
Но подобрать слова, адекватные по силе эмоционального, образного воздействия для обозначения догм "ландшафта", "местности", "фации", будет очень сложно. А потому более содержательным мне кажется другой путь, связанный с популяризацией и усилением позиций традиционного ландшафтоведения. Ведь термин это специальное слово и выражение, принятое для обозначения чего-н. в той или иной среде, профессии (http://slovorus.ru/index.php?ID=184178&pg=0&w=%D2%C5%D0%CC%C8%CD&s=%F2%E5%F0%EC%E8%ED&a=). Предложу на кафедре пересмотреть реестр базовых терминов и их определений. По результатам кафедрального обсуждения подготовить словарь (глоссарий) и опубликовать его для более широкого профессионального обсуждения и, главное, - использования. В словаре могут быть указаны трактовки терминов, отличные от базовых, с описанием той концепции, в рамках которой они используются. Последний терминологический словарь выходил более 20 лет назад (вероятно Милькова ?). За последние десятилетия роль структурно-генетического ландшафтоведения в географии и обществе сильно ослабла. Пропала востребованность, прекратился приток новой крови, до минимума сократились целенаправленные полевые исследования. За невозможностью индуктивного развития стал преобладать дедуктивный способ, требующий иногда неоднократного переопределения базовых понятий. Уровень непонимания содержания ландшафтной науки молодыми географами высок как никогда (http://vkontakte.ru/board.php?act=topic&tid=405501, так же см. в других ветках форума). А для того что бы разобраться во всем досконально нужно много читать и сопоставлять. Нужны новые формы подачи информации - быстрые, четкие и простые (доступные для понимания).
Суть второго вывода: отстаивать жизнеспособность ландшафтной терминологии в ее базовом - структурно-генетическом понимании. Задачи: словарь терминов (бумажный и электронный); формы подачи информации, облегчающие понимание содержание базовых терминов (начнем с географического ландшафта); популяризация истории и результатов работ ландшафтоведов классической школы; яркие и простые иллюстрации содержания актуальных проблем, требующих решений в рамках новых исследований. Отдельная задача - объяснение особенностей научного познания, соотношение объективного и субъективного.
А на упреки в неправомерности использования терминов, заимствованных из других наук, отвечу замечанием, что слово "почва" так же как и "ландшафт" до появления титульной науки использовалось совершенно в других смыслах (http://wordhist.narod.ru/potschva.html). До сих пор для обывателей почва (soil) это "грунт", "грязь", "основание" (http://slovorus.ru/index.php?ID=51345&pg=0&w=%CF%CE%D7%C2%C0&s=%EF%EE%F7%E2%E0&a=). И внутри почвоведения существуют разные трактовки объекта исследования. Его содержание уточняется, дискутируется. И это нормально для любой науки. В поисках, обсуждениях и практике совершенствуются знания об объекте исследования.
Призываю всех желающих откликнуться на призыв создать словарь ландшафтных терминов. Интересны мысли относительно его структуры, способа характеристики различных ландшафтных концепций, формы коллективной работы и т.п. Можно начать со страницы "ландшафт" в Википедии. Обозначить различные позиции использования этого слова с последующей характеристикой терминологического багажа каждого "ландшафтного" направления.
Так же в ближайшее время на кафедральном сайте станет доступной последнее (крайнее) комплексное изложение исторических основ, существующих направлений и современных достижений науки о ландшафте:
Ландшафтно-географическая школа // Географические научные школы Московского университета, под ред. акад. Н.С. Касимова и др. М.: Издательский дом "Городец", 2008. с. 324-386.
Обсуждение содержания публикации будет открыто на страницах ландшафтного форума.
С уважением, Даниил Козлов
Ответ администратора сайта Д.Н. Козлова: 24 Ноября 2008, 10:38:20
Еще две содержательные идеи:
1. Предлагаю поискать альтернативные слова для обозначения классических понятий "ландшафт", "урочище", "местность", "ландшафтоведение". Желательно с обоснованием этимологии. Что-то яркое и образное. Можно вспомнить уже имеющиеся альтернативы, предложенные ранее, но не вошедшие в оборот. В качестве нулевого варианта уже есть "бергслой", "бергшафт", "бергшафтология". Можно вспомнить использующееся в студенческой среде - "фачище". Нужны варианты.
2. В научно-образовательных целях поучительно выполнить описание одного и того же географического объекта (фации, ПТК, ландшафта, геохоры и т.п.) с разных позиций. При этом кратко и четко обосновать терминологию, содержание "исследуемого" объекта. Цель всего этого - продемонстрировать содержание современных "ландшафтных" концепций. Разумеется существуют проблемы с используемыми методами, но все это можно специально оговорить. Нулевые варианты тестовых объектов: плакоры природных зон, природно-антропогенные ландшафты Сатино, территории из атласов дешифрирования дистанционных снимков и топографических карт.
Ответ А.П. Ковалёва: 25 Ноября 2008, 00:17:46
Дискуссия, особенно по такой сложной проблеме, как проблема ландшафта, может длиться вечно. Поэтому следует остановиться и сделать выводы. Результатом дискуссии является приближение к истине. Столкнулись две точки зрения, две школы. Делать выводы будут читатели.
Итак, подведём итоги. Произошло столкновение двух точек зрения на ландшафт и ландшафтоведение. Рассмотрим коротко их корни и основания.
Берговская линия “ландшафтоведения”. На протяжении длительного времени существовала концепция «ландшафта», в основу которой было положено надуманное определение Л.С. Берга, никакого отношения к феномену ландшафта не имеющее. В одну кучу сгребли материальные объекты разной природы – горные породы, растительный и животный мир, почву (с которой тоже не так всё просто), и феномены, имеющие, вообще говоря, информационную природу – рельеф, климат, хотя к этому времени некоторые авторы уже высказывали в печати квалифицированное мнение и о рельефе (Тилло, 1890, Анерт (орографический ландшафт), 1904), и о климате (Неуструев). Л.С. Берг категорично заявил, что характер связей между этими «компонентами» настолько очевиден, что не требует никакого доказательства. И это утверждение получило статус аксиомы. Вторым важным положением, выдвинутым Бергом, стало то, что ландшафт разложим на некие элементарные единицы, для обозначения которых было предложено использовать термин «фация» - некий однородный фрагмент некоего слоя, в пределах которого предполагалось такое взаимодействие. Это стало второй аксиомой ландшафтоведения. А.Г. Исаченко (1953) в категорической форме объявил, что фация – неделимая часть ландшафта и что это установлено раз и навсегда. Так были вбиты основные «гвозди» советского ландшафтоведения. При этом сторонники такого взгляда на ландшафт по понятной причине полностью проигнорировали и этимологию слова «ландшафт», и то, что в зарубежье и в дореволюционной России термин «ландшафт» употреблялся в обыденном смысле – просто как вид местности. Многие географы советского периода также длительное время продолжали употреблять это слово в обыденном смысле. Возникло различие между пониманием ландшафта (как и рельефа) в искусстве, архитектуре и его обыденным употреблением, с одной стороны, и его «научной» трактовкой в географии, что не могло не вести к путанице. Получилось, что география как составляющая культуры отделилась от неё. Более того, трактовка ландшафта Бергом полностью исключала человека, поскольку существование «элементов ландшафта» – фаций – предполагалось априорным, т. е. их нельзя было не выявить, приложив усилия. Все силы географов были брошены на выделение фаций, которые должны были складываться в урочища, урочища – в местности и т. д. Теория быстро преобразовалась в идеологию, которую стали жёстко оберегать идеологи такого «ландшафтоведения». И даже настораживающий возглас большого умницы Давида Львовича Арманда (1952, с. 75) – «Чрезвычайно неудобно, когда один автор называет, например, фацией территорию масштаба Западной Сибири…, а другой – пойму временного ручейка, текущего по дну оврага…», как и выступление в печати Е. Сава-Ковача (1956) – не были услышаны. Было непонятно и то, как на основе некоторой геологической фации (как характера условий формирования данной породы), разворачивается какая-то иная – ландшафтная – фация (к тому же включающая эту самую геологическую фацию, которой уже нет, а есть только её след), которая ещё может не стать новой геологической фацией. Авторов не слишком волновало и то, как трактуется сам термин «фация». Ведь этимологически это слово означает облик, то есть внешний вид, лицо, образ. В геологии это – лицевой, внешний, образ среды, в которой могла сформироваться та или иная порода, сама же порода как материальное тело фацией не является. Причём фации – это не какие-то абсолютные единицы, они приобретают смысл только в их сравнении. Этот термин призван отразить «отношение во времени и пространстве», а не ограниченный «видом, размером, подобием…» (Толковый словарь…, 1977). Становится ясным, что фация – это образ той обстановки (условий!), в которой могла возникнуть та или иная порода с данными характеристиками. Но условия не взаимодействуют, они выступают как ограничения, управляющие параметры. Возникает вопрос, а что здесь материального? Я вижу здесь чисто информационный аспект. В берговском же варианте фация - чисто материальный объект со статичной структурой, в которую для оживления вводилось некое взаимодействие. Всё уравнивается: инертные массы горных пород, живое вещество, деятельность человека (изобрели даже понятие «культурный ландшафт», требующее и своей противоположности), рельеф и климат. В конце концов, дошли до того, что фации стали выделять в производственных цехах. Принцип был простой: выкручивайся, как хочешь, но фации, урочища и местности должны быть найдены и положены на карту. Но, всё искусственное, достигнув своего апогея, в конце концов, разрушает само себя. Так получилось, что вследствие практически полного отсутствия критики в советской географии (эти идеи были распространены и в странах социалистического лагеря) образовалось терминологическое столпотворение: термины «ландшафт», «геокомплекс», «ПТК», «геосистема» в смысловом отношении мало чем различались, и каждый автор использовал тот из них, который казался ему, так сказать, правильнее. Но самое главное состоит в том, что был убран из поля зрения географов тот феномен, которому изначально было дано имя – Ландшафт. И связан он был с дневной (видимой) поверхностью, её рисунком. Именно так его понимал А. Гумбольдт, как и все без исключения российские географы дореволюционного периода, Ф. Ратцель, имевший сильное влияние на них и писавший о существовании «учения о ландшафте» и многие другие. Никто из них не связывал фации и ландшафт. Целый пласт выдающихся географов был отвергнут только одним высказыванием Л.С. Берга. Всё остальное было, как говориться, делом техники (читай - политики).
Но что делать с фацией в географии? Думаю, этот термин сродни термину «ситуация», отражающему отношение между некоторым объектом и его средой. Мы собираем некую информацию, которая позволяет нам ответить на вопрос, почему там и сям мы имеем разную структуру. Далее, проводим анализ изменчивости этих данных, после чего разбиваем пространство на среды, опираясь на морфологические данные и данные о характере среды и устанавливая отношение между ними. Там, где эти данные меняются незначительно, мы выделяем фации – однородные среды (обстановки), в которых формируются относительно регулярные структуры. Получается своего рода коррелят. Но всё дело в том, что есть такие области, где среда оказывается изменчивой. Понятно, что здесь ситуация иная. Поэтому мною и было введено представление о субфациальном пространстве. Фациальные области не могут соприкасаться плотно, между ними должны быть переходы. Такие же переходы характерны для склонов, особенно крутых, где обстановка быстро меняется. Всё это говорит в пользу того, что фация не является морфологической единицей. Тем более она не входит в состав урочища. Больше того, фация не делится на парцеллы и тессеры - это морфологические единицы биогеоценоза. Но и тессера, и парцелла, и биогеоценоз будут характеризоваться своими фациями. Вот почему нельзя в природе найти фации. Это – наши собственные построения, модели, образы. Берг так и не понял то, что понимал И. Пузанов. Теперь всё стало на место: фация – это не материальный объект, а образ ситуации, отражающий связь генетически однородного территориального геокомплекса ТГК (этот термин я использую вместо ПТК как более адекватный) и тех условий, в которых он возник, это - коррелят. Можно и следует говорить о фации того или иного ландшафта в том же смысле. Но какое отношение это имеет к самому ландшафту? Никакого!
Новая концепция ландшафта. Следует отметить, что я начал впитывать в себя природу с самого раннего возраста. Мой отец – Павел Васильевич Ковалёв всю жизнь занимался исследованием Большого Кавказа. Географом была и моя мама – Ковалёва (Дмитренко) Людмила Семёновна. Они были альпинистами (отец – мастер спорта СССР). Поэтому я попал на Кавказ в возрасте чуть более трёх лет. Колоссальное разнообразие природы Кавказа постепенно формировало некие образы о структуре поверхности этой горной страны, на которые никакие готовые догматические схемы влияние не оказывали. В студенческие годы я тоже занялся исследованием этой территории.
Я хорошо помню, что на протяжении длительного времени не мог понять, почему существует такая большая разница между обыденным пониманием ландшафта и его «научной» трактовкой, которую я никак не мог заучить. Дело дошло до того, что на первой защите кандидатской диссертации Каленик Иванович Геренчук попросил меня сформулировать это определение. Я долго путался и говорил явно что-то невразумительное. Как оказалось, это было не случайно. Прошло несколько лет, и я задумался над этим. Различие в трактовках стало толчком к осмыслению проблемы. Через много лет мне удалось выйти на представления, которые легли в основу новой концепции ландшафта и харьковской школы ландшафтоведения. В 1991 году я впервые опубликовал своё определение ландшафта как организации рисунка дневной поверхности. Уже тогда я разделил ландшафт и дневную поверхность. Следует отметить, что такая формулировка однозначно появилась под влиянием названия книги А.С. Викторова «Рисунок ландшафта» (1986). Просто я понял, что следует говорить не о рисунке ландшафта, а сам ландшафт и есть рисунок дневной поверхности, её «лицо».
Несколько позже возникли представления и о структуре географической оболочки. Стало понятно, что литосфера, гидросфера и атмосфера, если их рассматривать с точки зрения географии, геосферами не являются. Таковыми могут быть только образования, связанные с нарушением сферической симметрии, а указанные сферы – это только среда, в которой возникают действительно геосферы – минеральная геосфера, биосфера, антропосфера (агросфера, техносфера, ноосфера) и, наконец, дивосфера (как человеко-природная органика). Далее необходимо было объяснить то, как они могли возникнуть и поддерживаться на протяжении столь длительного времени. Ознакомление с работами И.Р. Пригожина и других авторов позволили выйти на представления о динамических режимах, которые ответственны за это. Этому образу хорошо подходил термин «геосистема». Стало понятно, что геосистема – это сложнейший глобальный динамический режим (поток, организация процессов), действующий в ограниченной части пространства, наиболее активно проявляющийся вблизи активных поверхностей. Геосистему можно представлять себе как географическую машину (в смысле целостности). В зависимости от условий, она входит в различные «локальные» режимы разных масштабов и уровней сложности. Такие режимы должны проявляться на минеральном, биотизированном и антропотизированном уровнях организации. Чем выше уровень организации, тем локальнее, компактнее режим. Однако действие этих режимов формирует в пределах земной поверхности систему активных поверхностей, морфология которой отражает динамику геосистемы: морфология есть застывшая динамика. Вот этой системе активных поверхностей и был поставлено в соответствие термин «геокомплекс». Именно эта структура стабилизирует динамический режим. Важнейшей составляющей этой структуры является дневная поверхность. Именно здесь имеет место наибольшее разнообразие процессов. Итак, дневная поверхность – это та материальная основа, на которой геосистема оставляет следы своего действия, формирует рисунок, записывает текст. Поскольку она сама представляет собой некую организованную динамику, то и её следы также должны быть определённым образом организованы: морфологическая организация отражает организацию динамическую. Это – множество, характеризующееся наличием организации. Вот здесь и стало понятным, что структура дневной поверхности есть, образно говоря, текст, который пишет и постоянно переписывает геосистема. Геосистему наблюдать нельзя, поэтому изменение рисунка дневной поверхности является отражением изменения динамики геосистемы (плюс некоторые другие факторы, которые к действию геосистемы не относятся, например, вулканические конусы, кратеры метеоритного происхождения). Следы режимов разных масштабов и всех уровней организации накладываются (и вкладываются) друг на друга, формируя мультиаппликативную структуру поверхности. Поэтому мы получаем множество гомогенных пространственных структур, которые сплетаются в единый гетерогенный материальный паттерн. Есть следы минерального, биотического и антропного происхождения и, соответственно такие же ландшафты. Вот это сложнейшее образование и было предложено назвать онтоландшафтом – той основой, которая является источником воспринимаемого нами ландшафта. Ландшафт, таким образом, может рассматриваться как система различий, как организация рисунка поверхности, воспринимаемая человеком, как структурно насыщенный паттерн. Понятно, что выделение того или иного ландшафта в непрерывной дневной поверхности всегда будет относительным. Та часть пространства дневной поверхности, в пределах которой такой паттерн (а это не материальная, а информационная категория) выделяется, представляет собой местность. Мы можем говорить о микро-, мезо-, макроландшафтах и, соответственно, разномасшабных местностях. В пределах, например, мезоуровня можно выделить много паттернов микроуровня и т. д. Более того, они могут перекрываться. Эти паттерны могут различаться сложностью. Так, урочище – это фрагмент поверхности, характеризующийся большей сложностью рисунка в сравнении с сопредельными территориями, вот и всё. Оно характеризуется своим ландшафтом. И речи не может быть, чтобы покрыть всю поверхность урочищами, состоящими из фаций. Было введено и представление о минимальном ландшафте, которое особенно необходимо в случае типологии поверхностей. Следует говорить о расстоянии, с которого тот или иной ландшафт проявляется. Их будем называть ландшафтоформирующими. Ясно, что из-за полимастабности можно говорить о многих подобных расстояниях.
Сказанное свидетельствует о том, что на карту положить ландшафт нельзя. Это же касается и рельефа. Поэтому подписи «ландшафтная карта…» и «карта рельефа…» не являются корректными. Кроме того, существует много таких аспектов ландшафта, которые вообще невозможно выразить языком карты. Но, в таком случае, что мы кладём на карту? Это структура дневной поверхности, отображённая с помощью специальных картографических знаков. Воспринимая их организацию в пространстве карты, мы, если нам знаком язык карты, можем воспроизвести ландшафт и рельеф. Но на карте их нет. Это надо понимать. Карта есть модель структуры дневной поверхности, не более того. Это же касается и фотографии, на которой изображается не пейзаж, а структура поверхности, мы же воспроизводим пейзаж сами, буквально строим его. Это – вопрос психологии. И карта, и фотография несут в себе коммуникативную функцию.
Мы привыкли думать, что все остальные видят точно так, как мы сами. Но это не так. Каждый воспринимает поверхность по-своему. В этом – одно из проявлений коммуникативной функции ландшафта. Мы читаем тексты дневной поверхности и воспринимаем их как контексты. Такое восприятие называется контекстуальным, и именно оно имеет смысл. Срабатывает человеческий фактор, который определяется многими моментами – общей культурой, образованием, образом жизни, развитостью эстетических вкусов и т. п. Каждое видение есть свой индивидуальный Мир. Каждый живёт именно в своём Мире. Эти Миры относительно независимы, но взаимодействуют между собой. Взаимодействие между индивидуальными Мирами ограничено, поскольку никто не может точно передать с помощью естественного языка своё видение. Каждое высказывание содержит смысл, который мы стремимся угадать, но здесь имеют место ограничения.
Какую роль играет ландшафт в жизни человека? В отличие от бытующей точки зрение, согласно которой ландшафт есть тело, на самом деле, он есть только паттерн. Он отображает режимы функционирования геосистемы, что позволяет нам, так сказать, мониторить. Но ещё важнее – это то, что он выступает информатором, в значительной степени определяющим характер жизнедеятельности сообществ, т. е., это феномен коммуникации. Поэтому мы и можем говорить о «ландшафтности этносов» и «этничности ландшафтов».
Сказанное говорит о том, что вопрос о моделировании ландшафта, как и рельефа, ставить некорректно. Я не математик, и не могу себе представить, как можно математически моделировать организацию, которая не раскладывается на составляющие. В то же время важнейшим вопросом является моделирование геосистемных режимов, которые формируют тот или иной рисунок поверхности. Вот здесь – огромное поле действия, задача, которую следует решать. Она имеет непосредственное отношение и к проблеме ландшафтного дизайна, как и ландшафтного проектирования. Всё это – реализация проектов той или иной организации локальных пространств дневной поверхности, преследующей те или иные цели. Сюда же относится и архитектурное проектирование, если под архитектурой понимать организацию жизненного пространства населённых пунктов и прилегающих территорий (и шире, хотя не следует в этом вопросе слишком расширяться).
В этой короткой заметке я отразил ряд основных положений своей концепции ландшафта, в основу которой положено его этимологическое значение. Некоторые из них являются новыми. Думаю, что ландшафтоведение только начинает свой путь как наука о сложных отношениях между динамикой геосистемы и морфологией дневной поверхности, а также восприятием её человеком. В последнем случае нам не обойтись без психологии и феноменологии восприятия. Человек возвращается в географию. При таком видении проблемы географы получают сложнейший и интереснейший объект исследования. Работать есть над чем.
Я благодарю сотрудников кафедры физической географии и ландшафтоведения МГУ за приглашение принять участие в форуме и обсуждение проблемы. Надеюсь, что в дальнейшем удастся найти точки соприкосновения и общий язык по основным вопросам.
Литература:
Анерт Э.Э. Путешествие по Манчжурии // Записки Императорского Русского географического общества. По общей географии. – С.- Пет.: Типогр. императорской АН, 1904. – Том ХХХУ. – 566 с.
Викторов А.С. Рисунок ландшафта. – М.: Мысль, 1986. – 179 с.
Исаченко А.Г. Основные вопросы физической географии. – Л.: Изд-во Ленинградского госуниверситета, 1953. – 391 с.
Ковалёв А.П. Теоретическая география: цели, проблемы, структура / Современные направления географических исследований. Тем. Сборник научных трудов (к 100-летию кафедры географии). – Харьков: Изд-во ХГУ, 1991. – С. 56 – 66.
Тилло А.А. Орографія Европейской Россіи. На основании гипсометрической карты / Известя Императорскаго Русскаго географическаго общества. С.-Петербург: Тип. А.С. Суворина, 1890. – Т. ХХУІ. Вып. 1. – С. 8 – 32.
Толковый словарь английских геологических терминов: Пер. с англ. Том 1. – М.: Мир, 1977. – 586 с.
Я решил прекратить дальнейшую дискуссию, которая перестала носить научный характер. Особенно меня удивили ссылки на сайты с мультиками. Но дискуссия заставила меня ещё раз пересмотреть основные понятия, в том числе понятие фации, что и привело к последнему выступлению. Я окончательно понял, до какой степени концепция, со сторонниками которой мне пришлось вести дискуссию, была искусственной. И всё это ложилось на «плодородную» почву конформизма. Должен отметить, что после проведенной дискуссии географы МГУ перестали отвечать на мои мейлы. Менее, чем через год вышла моя монография на русском языке «Ландшафт сам по себе и для человека». Надеюсь, она найдёт читателя среди незаангажированных географов России, Беларуси и других бывших советских республик.
Александр Ковалёв
Немає коментарів:
Дописати коментар