Проблемные вопросы теории культурного ландшафта Ю.Г. Тютюнника или «игра в бисер» Германа Гессе

В отличие от Ю.Г. Тютюнника, я не могу рассчитывать на публикацию в журнале «Известия РАН, серия георафическая», хотя именно такие журналы должны поддерживать дискуссию. Поэтому я писал эту статью в, так сказать, свободном стиле.

 Олекса Ковалёв

Проблемные вопросы теории культурного ландшафта

Ю.Г. Тютюнника или «игра в бисер» Германа Гессе

(Известия РАН, серия географическая, 2013, № 4, с. 34 – 45.)

        

Прежде всего, хочу отметить важность такой статьи, поскольку подобные работы позволяют заострить внимание на тех проблемах, которые имеют место в географии и ландшафтоведении. Отмечу и добротный литературный стиль текста. В самом начале статьи автор отмечает, что в 90-х годах прошлого столетия «в географической науке постсоветских стран, в первую очередь, в России (а где же ещё?) произошёл «гуманитарный прорыв», сформировалась гуманитарная география, и теория культурного ландшафта, помимо … антропогенно-ландшафтоведческого контекста, начала рассматриваться также и в гуманитарно-географическом» (с. 34). Это, с точки зрения автора статьи, вызвало «бум» культур-ландшафтоведческих исследований. В конце вводного абзаца автор определяет цель статьи: «акцентировать внимание исследователей на некоторых острых вопросах теории отечественного культур-ландшафтоведения, и, по возможности, указать на конструктивные способы их разрешения» (с. 34). Не совсем ясно, что такое «теория отечественного культур-ландшафтоведения», возможно, правильнее было бы писать об «отечественной теории культур-ландшафтоведения», но это мелочи, тем более, что я считаю, что наука интернациональна, а отечество должно её поддерживать, чем прославлять себя (и чего оно не делает). Гораздо важнее то, что, автор, взявшийся писать о таком сложном феномене, как ландшафт, никак не обозначает своё видение этого феномена, а пишет так, будто в понимании и определении ландшафта нет никаких противоречий. Это значит, что в, так сказать, отечественном (непонятно – российском или украинском) ландшафтоведении и географии есть некая генеральная линия, которой все должны придерживаться, а автор статьи – один из её носителей. Но это далеко не так. Прежде, чем говорить о культурном ландшафте, следовало бы познакомить читателя со своей позицией относительно ландшафта, географии и отношения между ними. Одного абзаца хватило бы.

Культурный ландшафт в контексте гуманитарной географии. Здесь Ю.Г. Тютюнник останавливается на двух видениях гуманитарной географии: 1) «это некое междисциплинарное поле исследований географии и гуманитарных наук (истории, культурологи, искусствоведения, психологии и т. д.); 2) это – гуманитарная составляющая единой географической науки, изучающая пространственные локализации разного рода идеальных явлений в жизни человека и общества» (с. 34). Уже здесь можно уловить видение автором статьи сути «единой географической науки»: это пространственные локализации явлений, т. е. даже время отброшено в сторону. Вот, оказывается, где собака зарыта! При этом Ю.Г. Тютюнник не считает нужным задуматься о том, что такое пространство, и что, возможно, наоборот, благодаря локализации явлений мы может породить понятие пространства. Зато, как здорово, философски-мутно звучит «исследовательское поле некой эвфемической междисциплинарности»! При этом он ссылается на мудрёное высказывание О.А. Лавреновой о том, что «наработки культуро-географов следует ввести в дискурс гуманитарной науки, рассматривая культурный ландшафт как результат взаимодействия культуры и пространства и в большей степени как феномен культуры, чем феномен пространства» (с. 34). Да, я знаю о том, что выделяется цикл гуманитарных наук, но всё это относительно, ведь уже давно происходит гуманитаризация науки в целом, в том числе её наиболее рационального звена – физики (например, [Каминский, 2005]). Мы всё больше понимаем, что наука в целом просто не может быть негуманитарной, поскольку она является следствием когнитивной деятельности людей. Поэтому следует говорить не о гуманитарной географии, а о гуманитаризации географии, связанной с растущим пониманием роли человека как существа творческого в формировании научной картины Мира, а не как просто приспособления для зеркального отображения объективного мира. Что касается высказывания О.А. Лавреновой, думаю, её следовало бы тоже сначала разобраться в вопросе, что такое «феномен пространства», а затем уже писать о взаимодействии культуры и пространства.

Далее Ю.Г. Тютюнник приступает к обсуждению странного вопроса изъятия идеи культурного ландшафта из лона географии и переноса исследовательских акцентов в область гуманитарных наук, что, как он считает, не приносит пользы ни географии, ни учению о культурном ландшафте. Вот здесь и проявляется то, о чём я написал выше – отсутствие определения ландшафта автором статьи. На самом деле, как было показано в моих работах (например, [Ковальов, 2005, Ковалёв, 2009] и многих других), как и работах других авторов, понятие ландшафта не является чисто географическим, оно пришло из сферы искусства, но активно используется географами. Это уже ставит под сомнение корректность вопроса об изъятии и переносе, который, взятый в таком ракурсе, выглядит искусственным, надуманным. Вообще говоря, это интересная тактика: придумать проблему, а затем вроде бы её решить. Если ландшафт воспринимать так, как он вводился в обиход, - как вид местности с точки зрения наблюдателя, или, более строго, как организацию рисунка дневной поверхности (такое понимание поддерживается этимологией этого термина), то никаких проблем не возникает, ничего не надо изымать и переносить. Тогда не придётся мучиться с версией культурного ландшафта, по поводу которого идёт наукообразный трёп, поскольку так называемый культурный ландшафт может означать только вид возделанной, обработанной, облагороженной поверхности (от лат. слова cultus). Не нужно тогда мучиться и вопросом о географии, вводя какую-то её идеально-субъективную (почему-то связываемую автором с гуманитарной географией) версию наряду с традиционными направлениями - физической и социально-экономической. При этом автор статьи, судя по всему, не знаком с моими работами, в которых дана совершенно иная трактовка физической географии [Ковальов, 2001, Ковалёв, 2009], а искусственно созданная социально-экономическая география заменена антропогеографией. Тогда отпадёт необходимость в философствовании по поводу преференций.

Большой интерес вызвала у меня следующая фраза: «Важнейшая специфика метода географии … в том и состоит, что она может ассимилировать исследовательские методики из самых разных областей науки и даже из-за её пределов» (с. 35). Мне сложно представить себе какие-то методы за пределами науки. А что касается ассимиляции, автору следовало бы привести примеры. Но, думаю, вопрос в другом. Ю.Г. Тютюнник не обозначил границы поля исследований географии, поэтому рассуждать об ассимиляции можно, сколько угодно. Это имеет отношение и к следующему фрагменту текста, посвящённому дегеографизации теории культурного ландшафта. Вот интересно, нет чёткого определения ни просто ландшафта, ни культурного ландшафта, нет определения поля исследований географии, но, оказывается, есть «теория культурного ландшафта», которая может быть дегеографизирована! Вот как надо писать. Как товарищ считает, вред от дегеографизации обусловлен тем, что «географические феномены, которые, имея топологическую природу, принципиально не могут быть «втиснуты» в эпистемологическое поле гуманитарных наук, которые в общем случае не считают предметом своего исследования именно топологию и локализацию явлений человеческого мира» (с. 35). Очень уж по-философски написано. Интересно, автор консультировался с представителями гуманитарных наук по вопросу, считают они или «не считают предметом своего исследования именно топологию и локализацию явлений человеческого мира»? Боюсь, автор не совсем в курсе дела. Да и что он относит к явлениям человеческого мира, остаётся за текстом, так что обсуждать вопрос нет возможности. Что же он пишет дальше: «Когда из гуманитарно-географического дискурса изгоняется locus, или трансформируется до такой степени, что перестаёт быть таковым, тогда исследование, продолжая оставаться гуманитарным, перестаёт быть географическим» (с. 35). Странно, и этот автор пишет о какой-то идеально-субъективной географии: неужели в такой её версии всё сводится к locus? Но читаем дальше. Оказывается, первым шагом на этом пути является «перенесение человеческих представлений и ценностей вовне – в объективную реальность, наделение естественных природных форм и структур мыслями людей и их качествами» - антропоморфизм. Думаю, с антропоморфизмом следует быть осторожнее, поскольку человек – это та же Природа, её отобранные качества, т. е. что идёт от Природы к человеку, а что от него к Природе – вопрос сложный. Но то, что Природе свойственно творчество, отрицать не стоит: сам человек есть продукт её творчества. В человеке нет ничего, чего не было бы в Природе! Кстати, что касается рационального понимания творчества человека, думаю, Ю.Г. Тютюнник просто не понимает о чём пишет, но пишет уверенно. И попытка засыпать читателя своим знанием философии и философов здесь выглядит как бравада. Автор путает творческий акт и логическое обоснование, которое действительно имеет рациональный характер. И уж совсем неадекватно присутствуют такие термины, как панпсихизм и галозоистика. Похоже, что товарищ действительно скользит по трамплину. А каждый прыжок завершается очередным приращением «глубокой осведомлённости», например, роли имяславия в становлении теории множеств. Но это не мешает автору уловить, что география – не математика. Он пишет: «География сама по себе наука имени. Понятия «здесь» в нашей науке нет, есть чёткое определение локуса – пространственная координата, а если этот локус … пребывает в поле культуры, то ещё и  - топоним» (с. 35). И далее: «Перед географом задача именования безымянной абстракции просто не стоит» (с. 35). Вот оказывается как! Оказывается, география имеет дело с чётко определяемыми с помощью пространственных координат локусами, т. е. это – чисто эмпирическая дисциплина, лишённая каких-либо абстракций, поскольку абстракции не привязаны к конкретным локусам со своими топонимами. Но это далеко не так: география – наука абстрактная, она имеет дело с особыми формами организации, но это автору неизвестно. Понятия геокомплекса, геосистемы, геохолона тому примеры.

Далее мы подходим к очень непростому фрагменту статьи. Автор пишет: «Любой объект исследования любой науки именуется, и будучи поименованным приобретает свойства предмета исследования. Ну и что? Всех их вовлечь в орбиту гуманитарного дискурса? Отказать «объективной реальности» в физическом или химическом статусе на том основании, что она поименована, и рассматривать, например, химическую реакцию, записанную особыми знаками, только как явление культуры? Или – ещё более наглядный пример – математика: в ней – одни имена и знаки и никаких осязаемых вещей и объектов. Математика тоже гуманитарная наука?» (с. 36). Как всего много, какая эрудиция! Правда, стиль не столько научный, сколько публицистический. С такими речами – на броневик! Давайте разберёмся. Прежде всего, не следует забывать, что мы сознательно воспринимаем только то, что уже названо, то, что есть в нашем языке. Именно язык дифференцирует окружающую среду, так что ставить вопрос о гуманитарности нашего знания, проецируя его на плоскость радикального позитивизма, просто не приходится. «Язык» - это уровень первоначального структурирования, на основе которого далее вступают в силу социально-культурные механизмы более высоких уровней, например, рационально-логического, отмечает Н.С. Автономова в предисловии к книге М. Фуко «Слова и вещи». Об этом в своё время прекрасно высказался Нильс Бор (без ссылки): мы подвешены в языке. Конечно, это не значит, что между тем, что мы воспринимаем, и языком имеет место полное соответствие. Язык – это не основа для зеркального отображения. Наоборот, такого соответствия нет. Мишель Фуко в своей Археологии гуманитарных наук (Слова и вещи) отмечает, что «имя собственное в этой игре не более чем уловка: оно позволяет показать пальцем, то есть незаметно перейти от пространства говорения к пространству смотрения, то есть удобным образом сомкнуть их, как если бы они были адекватны. Но, если мы хотим оставить открытым отношение языка и видимого и говорить, не предполагая их адекватности, а исходя из их несовместимости, оставаясь как можно ближе и к одному, и к другому, то нужно отбросить имена собственные и удерживаться в бесконечности поставленной задачи» [Фуко, 1977: 26]. И далее: «"Природа" берется в том тонком слое, который содержит семиологию изложенной на герменевтику; она таинственна и сокрыта, она доступна познанию,  которое ей случается сбивать с толку, лишь в той мере, в какой это наложение не обходится без легкого разрыва между сходствами. Эпистемологическая сетка немедленно утрачивает ясность; с первого же захода прозрачность мутнеет, возникает темное пространство, которое придется постепенно освещать. Это и есть "природа", то, что надо стараться познать» [Фуко, 1977: 75, 76]. Теперь понятно, где находятся корни гуманитарности науки? А математика разве не язык? Язык, отличающийся максимальной абстрактностью. Гуманитарность науки как раз и означает, что без человека этого понимания, этого знания просто не существовало бы, и это знание – далеко не абсолютная истина, поскольку основана на образах и знаках. А что касается отрыва имён, знаков, символов, образов от «своих материальных носителей в пространстве», то, извините, на то они и имена, знаки, символы и образы: пространство языка не имеет места. Что же касается ссылки на Р.Ф. Туровского, то его следует сначала спросить, что он понимает под сущностно географическими явлениями. Между прочим, такой отрыв как раз и позволяет сравнивать и классифицировать, прогнозировать и проектировать, ведь если бы этого не было, то наше сознание было бы полностью захвачено тем, что мы непосредственно воспринимаем: так живёт улитка, которая постоянно хочет кушать.

Странно выглядит детерриторизирующее путешествие ландшафтного знака, символа и образа, переселяющегося в мозг (с. 36). Так, уважаемый автор, с Вашим мозгом может что-то случиться, например, перенаселение знаками, символами и образами, что может привести к наукообразным галюникам. И это уже заметно. Сколько трудно воспринимаемых терминов! Как всё заумно! Только вчитайтесь в эту фразу: «Если начинается делокализирующий дискурс теории культурного ландшафта с привнесением в ландшафт идеального человеческого, то заканчивается он перенесением локусов внешнего мира в мозг человека» (с. 36) – не много, и не мало. Остаётся выявить тружеников-переносчиков. А дальше – конвенциональность, интерсубъективность, коллективное бессознательное… Больше того, оказывается, что «для перемещения объекта (любого, не только географического) в мозг субъекта придумана специальная методология - феноменологическая» (с. 36). Обратите внимание – придумана, а не разработана. А самым опасным её пороком является solus ipse. К.А. Свасьян, несомненно, интереснейший философ, к тому, что он пишет, следует относиться внимательно, но известен он меньше, нежели Гуссерль, Мерло-Понти и другие крупные феноменологи. Но кто говорит, что в этой философской системе нет противоречий? А в какой философской системе их нет? И ведь действительно, воспринимая нечто, мы идём от анонимной и даже исчезающей (в духе Умберто Эко) структуры, которую надо ещё как-то выявить, уловить, выделить в мерцании границ… Это и есть момент неопределённости. Не все же могут так чётко выделять фации в производственных цехах, как это делал уважаемый автор (даже географы с традиционными взглядами не поняли его)? Так кто же должен проявлять осторожность - харьковский географ Олекса Ковалёв, который пишет, что без воспринимающего субъекта нет и ландшафта (сохраняя при этом скрытую форму его присутствия в виде онтоландшафта [Ковалёв, 2009]), или киевский географ Ю.Г. Тютюнник, который огульно отрицает не только точку зрения Олексы Ковалёва, но и М. Бахтина, утверждавшего, что в природе никакого ландшафта нет, и А.Д. Арманда, писавшего, что ландшафт – это конструкт, как и многих западных географов? Уважаемый автор, а на фотографиях и картинах художников тоже изображены ландшафты? Это что, они переместились туда – на полотна и фотоплёнки? Поэтому я и развёл вещественную дневную поверхность (субстрат) с её структурой, и ландшафт: при восприятии структуры дневной поверхности у каждого из нас возникает образ местности, как части дневной поверхности, если, конечно, её структура воспринимается нами как содержащая единый смысл. Ландшафт – это, прежде всего, смысл! Солипсизм это или нет – вопрос для философов.

Несколько слов о кентаврах, о которых Ю.Г. Тютюнник затрудняется что-либо сказать (я тоже, мой эмпирический опыт не позволяет). Автор выхватил из текста названия того «слоя», который (а наличие двух вариантов говорит о неуверенности автора) я пытался поставить в соответствие уровню в географии, тесно связанному с философией. Это была всего только попытка обозначить «слой», не более того. Стоит так его называть, или нет – покажет время. Некоторые вообще говорят о геософии. И вот вопрос: почему традиционное название «социально-экономическая география» уважаемый автор не отнёс к разряду кентавров? Мне кажется, что в этом словосочетании кентавровость очевидна. Таким образом, никакой подмены здесь нет, поскольку Олекса Ковалёв, которого критикует Ю.Г. Тютюнник (а он – один из основных организаторов философско-географических семинаров в Киеве), большинство своих исследований уж точно проводил, «не подменяя» научный географический дискурс философским. Кстати, в этом плане Ю.Г. Тютюнник известен куда больше, нежели чистый географ.

Культурный ландшафт в контексте антропогенного ландшафтоведения – важный раздел статьи. Автор заявляет, что «антропогенно-ландшафтоведческий взгляд на культурный ландшафт более традиционен, чем гуманитарно-географический» (с. 37). Да, если взять всю массу статей, в которых присутствуют эти высказывания, то так это и будет, поскольку в постсоветском пространстве привыкли воспроизводить (особенно это касается аспирантов) то, что написано, так сказать, ведущими, особенно московскими географами. А попробуйте не воспроизвести! Это только Олекса Ковалёв в докторской диссертации не воспроизвёл (хорошо, что у меня были порядочные оппоненты – В.А. Николаев, Г.П. Миллер и А.Н. Олиферов). А Ю.Г. Тютюнник в своей первой докторской диссертации даже перестарался. Но дело не в этом (хотя и в этом тоже). Вопрос в том, что заголовок раздела выглядит некорректно. Во-первых, название направления ландшафтоведения – антропогенное – неадекватно отражает то, что оно призвано обозначать. Во-вторых, традиционность не свидетельствует об адекватности и большему соответствию истине. Вопрос в том, что то, что авторы именуют антропогенными ландшафтами, если и имеет место, то в очень ограниченном варианте, поскольку основой таких ландшафтов могут быть только поверхности, полностью созданные человеком. Поэтому я и предложил такой класс ландшафтов именовать антропотизированными, т. е. изменёнными деятельностью человека (речь, понятно, идёт не о самих ландшафтах, а о местностях как ландшафтообразующих частях дневной поверхности). Интересно, почему автор не посчитал нужным это заметить? Я не буду здесь вступать в полемику с Ф.Н. Мильковым, поскольку он мне не может ответить, но я не могу согласиться с тем, что ландшафт – это географический комплекс. Об этом я неоднократно писал, причём достаточно обоснованно. Просто поражает то, как безапелляционно и безальтернативно автор пишет о какой-то географической логичности (это как понимать?) такой (традиционной) трактовки культурного ландшафта, и о том, что она «в меньшей степени обременена методологическими проблемами и парадоксами» (с. 37). Прекрасный пример голословного наукообразия. Ведь автор, повторяю, даже не дал определения ландшафта в статье, поэтому все его рассуждения, образно говоря, висят в воздухе.

Интересна точка зрения Ю.А. Веденина (ссылка автора на работу 2004 года) относительно информационной парадигмы ландшафта. Только, следовало бы писать не о парадигме, а о природе, поскольку речь идёт о ландшафте в ракурсе информационной парадигмы. Да, по своей природе ландшафт (а это – паттерн местности) есть не что иное, как информационный пул, семиотический кристалл. С этого и следует начинать. Об информационной природе ландшафта я писал ещё в 1999 году [Ковальов, 1999]. Только не совсем понятно, что такое «просто» ландшафт? Ландшафт, будучи паттерном местности (и носителем такого паттерна является каждый индивид), обязан своим происхождением структуре дневной поверхности в пределах местности, а эта структура порождается определённым режимом среды. Понятно, что каждый такой режим несёт в себе информационное начало: он сам является результатом отбора. Это касается и культуры (в её узком и широком понимании): культура есть организация отобранных актов поведения. Структура дневной поверхности есть отображение функционального или динамического режима, т. е. опять-таки информация. Значит, мы имеем дело именно с информацией. Что касается отличий кодов человеческой культуры от кодов животных, я бы не был столь категоричным. Многие животные демонстрируют поведение, которое не кодируется генетически, что позволяет нам распространить понятие культуры на животных. А писать об этом только ради того, чтобы показать читателю, что автор знаком с такими понятиями, как нуклеотиды, навряд стоило. Обратим внимание и на сноску. Здесь Ю.Г. Тютюнник критикует Ю.А. Веденина за то, что тот наделяет «информационный слой» ландшафта статусом ландшафтного компонента и заявляет, что это – «старая и общая ошибка для всего ландшафтоведения – считать геокомпонентом не субстанцию, а её свойства: климат …; рельеф …» (с. 38). Но ландшафт не имеет компонентов! Если Ю.Г. Тютюнник так пишет, то он очень слабо знаком со «всем ландшафтоведением», правда, меня он навряд причисляет к ландшафтоведам, но есть много других авторов. Дело в том, что сам ландшафт есть не что иное, как информация. Интересно, он ссылается на мою монографию 2005 года, находит мои «грубые ошибки», но не замечает главного: в этой работе чётко разделены субстанция – дневная поверхность, и ландшафт – её паттерн (это было сделано мною ещё в 1991 году). Почему? Невыгодно! А монографию 2009 года [Ковалёв, 2009] он вообще не видел и не знает. Но как можно в таком случае писать такую статью? Не считает автор и необходимым определить, что он понимает под геокомпонентами. Не утруждает он себя и разбором вопроса о соотношении географии и ландшафтоведения. Зато чётко видит ошибки других авторов.

И совсем странно выглядит следующий фрагмент текста, в котором автор обсуждает взгляд на ландшафт с информационно-культурологической точки зрения. Интересно, откуда автор взял, что в ландшафте, называемом им антропогенным, количество информации выше по сравнению с исходным природным? Это уже подсчитано? Думаю, с «неба»! Нет, конечно, в, так сказать, обесчеловеченной природе вероятность появления структуры, которая возникает в результате хозяйственной деятельности, крайне мала, так что это верно, но в присутствии человека она становится, судя по всему, заметной: всё относительно. Большая определённость совсем не означает большее количество информации, оно означает большую ограниченность, связанную с ценностью информации. Но автор этого не понимает, а быстро уходит от обсуждения этого вопроса, отправляя читателя в сферу информатики и математики. Достаточно ловко! Но ведь информатика как раз и предназначена для решения вопросов в различных научных и практических сферах.

Теперь, вместе с автором, давайте видеть архитектурный ландшафт исторического центра города. Простите, но ведь архитектура – это эквивалент ландшафта в градостроительстве! Архитектура – это организация жизненного пространства, которая может быть овеществлена, или нет, это – образ, паттерн. Значит, высказывание «архитектура ландшафта» некорректно. И интересно, как собирается автор сопоставлять «экологические параметры палеоландшафтоведческой (скорее – палеоландшафтной? – О.К.) реконструкции – восстановленного ландшафта с количественными характеристиками вновь возникшего урбофитоценоза …. Можно сопоставить структуры первичного и возникшего почвенного покрова…» (с. 38). Какие потрясающие термины, только непонятно, что за ними стоит, скорее всего – тот самый кентавроизм, которым он корит других авторов. Ну, нет у ландшафта компонентов, поскольку это единый, неделимый образ – паттерн. Так он вводился в обиход. А сопоставлять можно всё, что угодно, например, велосипед и коня, только кому это нужно! Так что давайте оставим автору его информационно-культурологический взгляд, в котором и первое слово, и второе имеют отношение только к информации, ведь культура – это тоже отобранная в процессе жизнедеятельности информация.

В разделе «Культурный ландшафт и массовая культура» автор рассуждает о поднимании и опускании ландшафтов. Интересно, в начале статьи ландшафты у него перемещались (в основном – в головы исследователей, вместе со всеми их вещественными компонентами), а здесь он уже перешёл к рассмотрению третьего измерения. Очень интересны рассуждения о массовой и духовной культуре, о человеческом Я и т. д. Знаете, у меня создалось впечатление, что эти вопросы автор обсуждает более профессионально, нежели вопросы, относящиеся к географии и ландшафтоведению. Может автор неверно определил в молодости своё призвание? Поскольку как только он переходит к ландшафтной тематике, мы сразу сталкиваемся с некорректностями. Это касается, например, порождения новых явлений в культурном ландшафте. Ничего себе, так что же такое ландшафт, если в нём порождаются новые явления? Это, что, некая явление-порождающая среда? Потрясающий вопрос: «что нового привнесла массовая культура в культур-ландшафтогенез?» (с. 40). Я бы ответил просто: появление ландшафтов массовой культуры! А автор заявляет, что увидеть новые феномены не так уж просто. «Точнее, они-то у всех на виду, но понять их именно как культур-ландшафтные феномены, не просто. Для этого необходимо ввести понятие технологического бескультурья» (с. 40), основным результатом внедрения которого в сознание масс «вступает формирование тотального рынка (рыночный тоталитаризм) и порождение абсолютного рабочего (…)» - я так понимаю, робота (с. 40). Извините, технологическое бескультурье – это когда нарушаются основные принципы, лежащие в основе разработки технологических схем производства, что ведёт к технологическим катастрофам (например, Чернобыль). А что касается ландшафтогенеза, он как был, так и остаётся таковым, и всё вновь возникающее будет влиять на этот процесс. А несанкционированные свалки к технологическому бескультурью никакого отношения не имеют.

Поп-ландшафт – это интересно. Замечу, что автор критически отнёсся к введенному мною термину «артгеография», но сам придумал «культурностные» и «красивостные» ландшафты. Куда уж дальше. Не прост вопрос и о торгашеском использовании ландшафта, связанном с его насыщением коммерческой и политической рекламой. Но речь идёт здесь не о ландшафте, а о дневной (видимой) поверхности.

Антиландшафт – ещё один удивительный термин. Ссылаясь на В.Л. Каганского, автор пишет, что антиландшафт репрезентирует «невменяемое, самоуничтожающееся пространство». Умение В.Л. Каганского красиво написать, известно всем, но вот вопрос: есть ли за этим смысл? Невменяемость может иметь отношение только к существам, обладающим сознанием, самоуничтожаться может только нечто вещественное, а пространство – это же форма нашего мировосприятия, основанная на отношении одновременно существующих вещей. Я не понимаю, как эта штука может быть невменяемой и самоуничтожаться.

Совершенно безапелляционно выглядит следующее предложение: «привычно, что ландшафт – вместилище жизни. В само определение географической (= ландшафтной) оболочки входит утверждение, что в ней и только в ней существует жизнь» (с. 41). И дальше - пространные рассуждения о витальной функции жизни с переходом к обоснованию «логичности» термина «антиландшафт». Я думаю, это – следствие отрыва сознания Ю.Г. Тютюнника от локусов дневной поверхности, в чём он винит других, что и привело к самопроизвольному движению его ума. Дальнейший текст свидетельствует о познаниях автора в сфере экологии и этологии с участием милых мне шимпанзюль. Какое отношение это имеет к ландшафтоведению и географии, не понятно, но статью с таким содержанием опубликовали. Другое дело – ландшафты войны и ландшафты трущоб – прекрасная тема, требующая серьезного разговора, но уже без участия шимпанзе, они ведь всё равно не поймут. И никакие это не антиландшафты. Это всё равно, что не сваренный суп назвать антисупом. Между прочим, те явления, которые автор использует, тоже относятся к культуре, просто культура так понимается. Придёт время, и всё изменится. По этой причине я и рассматривал в своих монографиях и статьях вопросы, связанные с геокультурой, охватывающей и природу, и общество.

Ландшафтоид. Оказывается, всё эволюционирует в квазиландшафтные образования, которые автор называет ландшафтоидами. Это – «любая, имеющая объективные границы территориальная комплексность, целенаправленно лишённая человеком витальных функций и выпадающая из какой бы то было исторической традиции» (с. 42). Ничего себе! Тут уж точно наблюдается эффект, связанный с самопроизвольным движением ума Ю.Г. Тютюнника. Ладно, я ещё понимаю назвать так ту область геосреды, которая причастна к формированию данного ландшафта, это бы имело какой-то смысл, но то, что написано – это просто ерунда. Не пройдёт здесь алогичность и абсурдность, поскольку все отрицательные эффекты, о которых упоминает автор статьи, вполне объяснимы и логичны. Автор решил развлечь читателя такими «глубокими» измышлениями, вроде: «Иными словами, антиландшафт каким-то странным и парадоксальным образом связан с культурой, и притом не обязательно с её маргинальными и массовыми формами. Ландшафтоид же, обладая авитальностью антиландшафта, полностью порывает с любыми формами исторической традиции и культуры» (с. 42). Знаете, даже на фоне геореалов В.М. Пащенко ландшафтоид выглядит дико, особенно с его авитальностью. Когда я набирал текст статьи, мой компьютер чуть ли не через слово подчёркивал слова, говоря мне: такого в природе нет. Ну, не может быть антиконя, антислона, антигорода, антислова, антиязыка и т. п. Не может существовать коноид, слоноид, городоид, словоид, языкоид и т. п. А можно говорить и о Тютюнникоиде и АнтиТютюннике? Интересно, а как члены редколлегии журнала восприняли этот словесный понос? Если опубликовали, значит положительно!

Гуманизм и культурный ландшафт. Автор вспоминает о начале статьи, где он писал о тенденции к дегеографизации гуманитарной (в его понимании) географии гуманитарно(в его понимании)-географической трактовке культурного ландшафта. Теперь он решил коснуться ещё одной негативной тенденции - дегуманизации гуманитарной географии … Он пишет: «Иными словами, является ли решение территориально-пространственных и ландшафтных проблем гуманизма и социальной справедливости целью и задачей гуманитарно-географических исследований культурного ландшафта …?» (с. 43). Представляете, как можно запудрить мозги словесной пылью! И это же я не всё скопировал, там целые залежи мудрёно написанных наукообразных фраз. Конечно, он не один, у него есть поддерживающее сообщество геогуманитариев, этнокультур-ландшафтоведов и культур-ландшафтоохранников, целью которых является «сохранение культурно-исторической среды обитания человека» (с. 43). При этом они не учитывают, что это может означать только одно: остановку человека в его становлении. Они хотят думать за тех, кто будет жить после них. Это характерно для столичных учёных, которые всегда знают за всех и хотят, чтобы все жили в соответствии с тем, как они наметили. Здесь постмодернизмом, о котором говорит автор, даже не пахнет. И не стоит клеить сюда замечательного (одного из лучших в КНУ им. Тараса Шевченко) Сергея Павловича Романчука – там светит другой менталитет. И В.Н. Топоров (автор, работы которого меня просто потрясают) здесь не к месту – он работает в ином русле. В.Л. Каганского – пожалуйста, мой обзор его работ можно посмотреть на сайте «Fundamental problems of Geography». И снова Ю.Г. Тютюнник демонстрирует озабоченность, что хорошо видно в новой волне терминов – «геосимулякры», «геософско-геополитический рынок», «геомедитация»… Мне очень нравится завершающий аккорд: «Но во время обсуждения нужно помнить: пока идёт дискуссия, поп-ландшафты, антиландшафты и ландшафтоиды стремительно завоёвывают «неолиберальное обитаемое пространство», шаг за шагом превращая ландшафтную сферу земли в сферу ландшафтоидную» (с. 44). Правда, он не отметил важную деталь, что речь идёт, слава богу, о пространстве его собственного сознания и сознания ему подобных гео-культ-словоплётов – сознании антигеографов и географотоидов. Пожалуй, на этом и закончим.

Литература:

Тютюнник Ю.Г. Проблемные вопросы теории культурного ландшафта. Известия РАН, серия географическая, 2013, № 4, с. 34 – 45.

Каминский А.В. Скрытое пространство-время в физике / Квантовая Магия. Том 2, вып. 1, 2005. - С. 1101 – 1125.

http://quantmagic.narod.ru/volumes/VOL212005/p1101.html

Ковальов О.П. Географічний ландшафт: науковий, естетичний і феноменологічний аспекти. — Харків: Екограф, 2005. — 388 с.

Ковалёв А.П. Ландшафт сам по себе и для человека / А.П. Ковалёв. - Харьков: Бурун-книга, 2009. – 927 с.

Ковальов О.П. Проблема людини і географія майбутнього: чи є достатнім наукове відображення геопростору // Український географічний журнал. – 2001. - № 1 (33). - С. 57-62.

Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. – М.: Прогресс, 1977. – 487 с. 

Ковальов О.П. Новий погляд на ландшафт: Ландшафт як інформаційна категорія / Ландшафт як інтегруюча концепція ХХІ століття. Збірн. Звук. Праць. – Київ, 1999. – С. 16 – 21.